Тайна тибетских свитков

— Собирайся, я минут через двадцать буду возле дома, но во двор заезжать не стану, перезвоню — выйдешь прямо на улицу, — распорядился Маслов.

— Так сурово?

— Давай-давай, — окончательно аргументировал Маслов, и в трубке зазвучали короткие гудки.

В машине он молчал, сосредоточенно глядя на дорогу. Проехав несколько кварталов, припарковался, повернулся к Корсакову:

— У тебя все нормально?

— В каком смысле?

— Ну, вообще…

И тон, и вид Маслова, а особенно его поведение были настораживающими, и Корсаков не стал затягивать:

— Глеб, не тяни. Что случилось?

Видимо, Маслов только и ждал какого-то толчка, без которого и слова сказать не мог. А сейчас смог:

— Сегодня ночью убит Ветров.

— Что?! — не поверил своим ушам Корсаков.

— Говорят, просто истерзан, будто его пытали. — Голос у Маслова был все такой же тихий, даже боязливый. — Под вечер ему кто-то позвонил. Юля считает, знакомый.

— Какой знакомый, какая Юля?

Маслов удивленно посмотрел на него, потом сильно растер лицо ладонями, помолчал, закурил и пояснил:

— Утром мне позвонил мой старый товарищ, следователь городской прокуратуры. Его подняли еще раньше, почти ночью. Районка выехала на убийство, и ему руководство велело прибыть туда. Ну а там… Я уже там побывал. В квартиру, конечно, не пустили, но поговорить удалось.

— Почему он тебе-то позвонил? — не понимал Корсаков.

Маслов посмотрел на него все такими же невидящими глазами, помолчал, соображая. Потом продолжил:

— Ты спросил, кто такая Юля? Юля — это девушка, которую мы вчера у Ветрова видели, помнишь? Она у него вроде помощницы по хозяйству и по всем делам тоже. Так вот, она рассказала следователю, что перед самым ее уходом раздался звонок, и Ветров сам взял трубку, потому что Юля уже стояла в дверях. Кто звонил и о чем они говорили, она не знает: Ветров ее проводил и дверь за ней закрыл, но вроде речь шла о встрече, и встрече немедленной, понимаешь? Кто этот «знакомый», который позвонил Ветрову вечером, — неизвестно. Как его разыскать? Стали изучать на телефоне Ветрова все входящие и исходящие. Ну, этот товарищ, увидев мой номер, решил позвонить, так что после обеда ждет меня в прокуратуре.

Маслов передавал этот рассказ, а глаза его все время изучающе скользили по лицу Корсакова, будто Маслов обыскивал его, стараясь уловить реакции.

— Хочешь поехать со мной?

Корсаков подумал, что хорошего во всем этом мало.

Если Ветров был под такой опекой, как говорил Маслов, то все его «опекуны» будут контролировать расследование, а значит, расследование будет очень и очень тщательное, все, кто будет к нему привлечен, будут чрезвычайно внимательными, сосредоточиваясь на всяких там мелочах. Конечно, они навещали Ветрова вдвоем, конечно, Юля видела, как они уходили, и их показания следствие может счесть важными, подлежащими тщательному изучению, но тогда он, москвич Корсаков, вполне мог попасть под подписку о невыезде, а это ему никак не улыбалось. Значит, надо как-то аккуратно выпутываться из этой непонятной ситуации, и он, помолчав, заявил:

— Жаль, конечно. Хороший дед, знающий. Но тут уж ничего не поделать. Может быть, и надо встретиться с этим твоим товарищем из прокуратуры, дать показания. В конце концов, мы ведь были в числе последних, кто видел Ветрова…

Маслов перебил нарочито лениво:

— Да я уже все ему рассказал: и что были вдвоем, и что ушли вместе, и что Юля там оставалась, и что с девицами вечер провели в таких местах, где видео работает, а еще я ему обещал после обеда заехать, подписать протокол. — И так же лениво повернулся, посмотрел на Корсакова и повторил: — Значит, поедем вместе?

Корсаков снова задумался. Сейчас в нем проснулось то, что казалось давно и прочно забытым, придавленным толщей лет. Все происходящее он воспринимал не умом, а интуитивно. Когда-то его интуиции завидовали многие. В те времена он ее искренне благодарил: если бы не она, благоверная, кто знает, был бы он сейчас жив! А в данный момент интуиция нашептывала ему, что надо как можно быстрее отдаляться от всего происходящего, потому что все это переполнено беспокойством, неопределенностью. Ведь если все сложить вместе, то получается, что пустячная просьба найти автора статейки в какой-то газетенке получила серьезное продолжение. Подсознание и само еще не разобралось, что происходит — дурное или хорошее, — но сидеть и ждать сейчас становилось опасным.

И Корсаков решился, сказав задумчиво:

— Ты говоришь, что все ему рассказал, а он что?

Маслов пожал плечами:

— Да сказал, что все надо на бумагу с моей подписью…

— Ты ему сказал, что мы там были вдвоем, а он что?

— В каком смысле?

— Ну, он расспрашивал обо мне, требовал, чтобы я тоже явился?

Маслов помолчал, будто воспроизводя весь разговор мысленно, потом сказал:

— Вроде не требовал.

Корсаков пожал плечами, демонстрируя полное непонимание, и спросил:

— А что мне тут делать, собственно говоря?

Маслов вздохнул, пытаясь изобразить сомнение, но это ему плохо удавалось.

— Ну, если что, тебя могут и в Москве вызвать на допрос, верно?

— Конечно, — подтвердил Корсаков. — И потом, я же не обязан перед тобой отчитываться, где я ночую, верно?