Тайна тибетских свитков

Щербань снова занялся чаем. Кружась возле плиты, спросил через плечо:

— Ты давно этим-то занимаешься?

Молчание Корсакова он понял по-своему, сел к столу:

— Ты, Игор, пойми, если ты от Володи Льгова, да еще и часы показал, значит, проверять тебя я не стану. А вопрос я задал для того, чтобы определить, сколько ты уже знаешь, чтобы не повторяться. Хоть времени у нас с тобой много, а терять его все равно негоже.

«Резонно», — отметил Корсаков про себя, а вслух попросил:

— Лучше я буду вопросы задавать, а уж вы сами смотрите, о чем говорить, добро?

— Ну, давай, — согласился Щербань. — Только чаю налью.

— Мне удалось узнать, что в двадцатые годы продолжались работы по изучению каких-то таинственных методов воздействия на человеческий мозг. — Корсаков пожал плечами, будто желая сказать «сам-то я не верю в такую чепуху, но ведь говорят». — Работы эти были начаты давно, еще до революции, но велись, можно сказать, кустарно. Знаю также, что в основе их лежали методики тибетских монахов. Считалось, монахи обладают неким сокровенным знанием, которое передано им прямо из космоса…

Щербань улыбнулся и закивал:

— Я тоже поначалу ничего не понимал и сам над собой посмеивался, — он отхлебнул чаю, — но, между прочим, посмеивался только на людях, а в глубине души кипела у меня очень напряженная борьба. Бабки-то у меня верующие были и, конечно, воспитывали мальца по-своему… Это я для ясности тебе сказал.

— Так вы работали с «этими»?

— Работал. В конце шестидесятых Брежнев выдавил из КГБ Семичастного, который вместе с Шелепиным сыграл важную роль в свержении Хрущева, и аппарат, конечно, следовало тоже подчистить. Вот я туда и попал. Но как человека нового меня сперва посадили на дело бумажное — вроде как пустое. Начали работать с архивами. Не знаю, правда ли, но ходили слухи, будто Хрущев в свое время архивы здорово прочесал, чтобы не осталось и следа, что он в репрессиях замешан. Дескать, увозили документы мешками, а привозили обратно тощими портфельчиками, да еще частью новыми. Правда, меня к таким архивам не подпускали, потому как, повторяю, проверяли тогда. Ну а те бумаги, они вроде как совсем уж старые, и все решения по ним приняты. Касались они простенькой такой организации «Единое трудовое братство», слышал?

— Слышал, — признался Корсаков. — Об этом деле мне рассказывал Зенин.

Щербань удивленно глянул на Корсакова.

— Не верите? — усмехнулся Игорь. — Понимаю, но с Зиновием Зениным, точнее, с Александром Сергеевичем Зелениным я был лично знаком, и…

— А я все голову ломаю, где я тебя видел? — выдохнул Щербань. — Ты же на похоронах Зямы командовал.

— Вы там тоже были?

— Ну а как же?! — вздохнул Щербань. — Хотя познакомили нас не сразу. Он и после лагеря жил с чувством вины, причем профессиональной, чекистской.

— Да, я знаю, он мне рассказывал.

— Значит, это мы пока пропустим, перейдем к другому, — согласился Щербань. — Между прочим, после разговоров с Зениным я стал на это дело смотреть иначе. Как бы сказать — через человека. Зяма ведь очень страдал даже через много лет, так ему тогда досталось, и досталось, считай, ни за что! В общем, взялся я за это всерьез, тем более что после проверки стали меня продвигать, и возможностей появилось уже больше. Вот ты ведь тоже считаешь, что занимались этим Блюмкин и Бокий?

— Ну да. Как руководители — эти двое. Потом, после расстрела Блюмкина, Бокий, — четко доложил Корсаков. — Так?

— Так, да не так, — поправил Щербань. — Они, ты прав, были наверху. Что касается практической деятельности, так сказать, реальности, то там — совсем по-другому.

— Это как?

— А вот как. Каждый из этих двоих свою работу не афишировал и старался свои контакты не демонстрировать. Встречался только с небольшим числом работников, так сказать, с руководством научной группы.

— Да, я знаю о Росохватском, например.

— Вот, через него-то мы с Володей и познакомились. Но Росохватский был не один, как ты понимаешь. Изучая все хитросплетения, понял я важную специфику научного исследования. Сейчас расскажу. — Щербань разлил чай по стаканам. — У нас, у обычных людей, представления о научной работе какие?

— Какие? — повторил Игорь.

— Ну, там, институт, лаборатория, чистота, ученые в халатах, лаборантки длинноногие и все такое прочее, так?

— Ну, в принципе… — согласился Корсаков, не понимая, куда клонит собеседник.

— Вот-вот, и я так же думал поначалу. А когда стал с людьми встречаться, нарисовалась совсем другая картина. Стал я задавать окольные вопросы, и выяснилось, что какую-то часть работы делали люди совсем неизвестные. То есть руководитель формулирует проблему, дробит ее на части и задания по всем этим частям отдает сотрудникам. Например, директор какого-то института работает над некоей проблемой. Директор — он же научный лидер, авторитет. Стало быть, весь институт решает проблему так, как этот самый «гений» ее понимает, ясно?

— Ясно.

— И результаты передают ему же.

— Ну, там же бывают разные… семинары, конференции, симпозиумы!