Ревущий бульдозер разутюжил траками оранжевую строительную каску. Зацепил некстати оказавшийся на пути трейлер. Несколько проворотов опорных катков стальной бронтозавр тащил вагончик перед собой, потом подмял и превратил в шелушащийся блин. До беспомощно замершего экскаватора оставались считанные метры. Коберн бросил рычаги и дернулся к левой дверце — нет, там не спастись, дверца плотно прижата к чертовым кольцам, рванулся к правой — еще можно выскочить, юркнуть, проползти перед надвигающимся чудищем — и не успел.
Бульдозер приставил зеркало ножа к боку исполина, точно между колес, в то место, где начиналась лесенка к кабине. Поднатужился. Надавил. Сдвинул машину с места. На мечущегося в тесном железном гробу Гарри Коберна посыпались жалящие осколки стекла. Воздушным потоком сорвало и закружило в вихре бумажную мулатку. Вероятно, Коберн кричал — но не было слышно его криков. Вероятно, Коберн молил о пощаде — но внять его мольбам мог только Господь, и то если б захотел.
А бульдозер продолжал движение вперед, вминая стенки кабины внутрь и придавая ей форму своего ножа. Уродуемый металл визжал, будто придавленная кошка. Жалкая, как культя ветерана войны, стрела экскаватора сломалась у основания и отчлененной лапой богомола скатилась в котлован. Наконец пузатые колеса экскаватора оторвались от глины, и поверженный Голиаф медленно завалился на бок, обнажив перепачканное ссохшейся грязью и пылью коррозийное днище.
Но не удержался на краю котлована. Поддавшись всесокрушительной мощи гусеничной махины, он пошатался несколько тягучих мгновений — и, увлекая за собой игрушечные бочки с мазутом, ухнул вниз, на торчащие кольями арматурины не залитой бетоном опалубки.
Когда искривленные вертела пронзили насквозь тушу поверженного железного зверя, Гарри Коберн был еще жив. Когда коротнула электропроводка экскаватора, и разлившийся мазут вспыхнул погребальным костром, Гарри Коберн был еще жив. Когда из кабины бульдозера выбрался меднокожий человек в разорванном, испачканном кровью костюме и с уродливой кровоточащей раной в пол лица, Гарри Коберн был еще жив.
Наплевав на сочащуюся кровь, мститель устало опустился на глину и привалился спиной к теплым каткам бульдозера. Выудив из нагрудного кармана мятую сигарету, он сунул ее в рот и посмотрел на свои пальцы. Пальцы дрожали. Индеец перевел взгляд на котлован. Индеец не пытался отгадать, что его заставило застопорить бульдозер на краю провала. Ведь цель достигнута, и дальнейшая жизнь лишалась смысла.
Над котлованом поднималось чадящее, сыто урчащее пламя. Черный, как волосы победителя в завершившейся битве, дым жирной спиралью ввинчивался в зенит. Какая-то птица с недовольным клекотом метнулась в сторону и, распластав крылья, скользнула к горизонту. В ничего не выражающих глазах мстителя плясали языки огня. Оранжевые, как утонувший в кипящем озере экскаватор. Как втоптанная гусеницами в грязь строительная каска. Может быть он остановил бульдозер, чтобы послать врагу последнее проклятие?
— Пусть демоны сожрут твой желудок до того, как попадешь в ад, — прошептали потрескавшиеся губы мстителя.
И когда прозвучали эти слова, Гарри Коберн был уже мертв…
…По пустынной, анакондой извивающейся дороге, ведущей из этих Богом забытых мест, понуро брел смуглый человек в изорванном, перемазанном грязью костюме. Кровь стекала по рукаву и увлажняла корку засохшей глины на манжете. Кровь сочилась из свежей рваной раны на его лице. Забытая, так и не прикуренная сигарета свисала из уголка рта. Человеку не было никакого дела ни до крови на рукаве, ни до сигареты. Целью своей жизни он положил отомстить тринадцати грязным гринго и в течение долгих лет добивался ее. И что теперь? Цель достигнута, однако он не испытывает удовлетворения. Вперед лишь пустота и мрак. Лучше бы он сгорел в котловане вместе с последним из подонков…
… На обочине дороги терпеливо ждал хозяина потрепанный фиолетовый «кадиллак» с распахнутой дверцей. Меднокожий мститель забрался в нутро, пахнущее горячей кожей, соленым потом и почему-то свежим пороховым дымом, и положил ладони на руль. Ехать было некуда и незачем.
В затылок человеку за рулем вдруг уперся ствол пистолета. Меднокожий перекатил языком мятую сигарету в другой угол рта, утопил кнопку прикуривателя и только тогда посмотрел в зеркало над лобовым стеклом. В зеркале отразились синюшные, болезненно раздутые губы чужака.
— Заводи колымагу, — нетерпеливо затряслись губы. — Быстро. Мы едем в Тинто-Брассо.
Меднокожий пожал плечами.
— Хвала святой матери Терезе, мне там делать нечего. Впрочем, как и везде.
Издалека донеслись пока едва слышные, похожие на комариный писк, завывания полицейских сирен. Индеец остался невозмутим, а губы на заднем сидении испуганно шарахнулись в сторону. В зеркальце на миг показался столб черного дыма на горизонте. Потом ствол надавил сильнее, и индеец сильней ощутил запах сгоревшего пороха. Значит, из пистолета недавно стреляли…