Тайна трех

– У Жени огнестрел мягких тканей, бабушку траванули нейротоксином, Максиму дерево проткнуло плечо, Алла умерла от пули, ее мать оказалась на лечении от неврастении, а отец в кардиологии. Мы все под следствием. Они сделали это не ради тебя, не льсти себе, Костя. У каждого был свой мотив.

– Ты была там? Ты видела… как кто-то умер? – ужаснулся он, и я поняла.

Все кончено.

– Я ее убила, – добавила я последний удар по гвоздю, от которого и шляпки не осталось.

Он должен знать правду обо мне.

Тишина вокруг оглушала громче любого его слова. Сомкнув пальцы, я спрятала руку с пыльцой поглубже в карман.

– Зря ты не женился на ней в Оймяконе… все равно судьба вас свела.

– Прости, – согнув руку, он аккуратно коснулся моего локтя, – я не выбрал ее вместо тебя.

– Желаю никогда не узнать, что это за ощущение – желать счастья тому, кого любишь, Костя. Желаю тебе никогда этого не испытать.

Встав на цыпочки, я приблизилась к его губам и опустила ладони на мягкий пуховик. Он не шевелился, и я не шевелилась тоже. Не решившись его поцеловать, я отпрянула.

– Я запомню губы Кости, а не твои.

– Я запомню тебя такой, как сейчас.

– Но ты запомнишь ложь.

Другие запомнят меня в облитом кровью порванном платье под ноябрьским снегопадом. С испачканными порохом руками. С оскалившимся хорьком на плече. В окружении огня и разрушенных зданий. Тогда я была настоящей. Тогда, а не сейчас.

– Кир, – и снова мы с Костей оба взглянули вверх на лестницу, по которой торопливо сбегала вниз Маша, – ты не забыл?

Она вытянула коробку, отдавая мне.

Костя добавил:

– В этой коробке старая видеокамера. Она не работает. Очень ржавая. Внутри кассета. Мы с Машей (меня передернуло от этого его «мы») не стали пробовать включать.

– Что за камера? Откуда?

– Из его сна, – ответила Маша. – Проснулся, наскоро оделся и повез меня в какой-то овраг искать «серого призрака». Так он говорил.

– В овраг?

– Мы рыскали два часа, околели, но Кирилл отказывался уезжать.

– Просто в том сне все было так реально. Мой день рождения. Много детей. А еще почему-то Человек-паук. Мне камеру на день рождения подарили. Слышался смех. И голос в голове: «Серый призрак».

– Она серая, – кивнула Маша на коробку, – серебристая.

– Кастрюльная? – переспросила я, и Костя заметно дернулся, схватившись рукой за висок.

– Голова? – забеспокоилась Маша. – Мигрень или просто?

– Просто. Так бывает, – улыбнулся он. – С памятью странные дела. Ты сказала что-то про кастрюли, и меня как кувалдой шибануло.

– Кастрюльная квартира, – пояснила я, немного желая треснуть его настоящей кувалдой, но не очень больно. – Проект Умного дома, который ты разработал и запатентовал.

– Странно. Мне совсем не нравится возиться с техникой. Ни с телефоном, ни с ноутом. Работать в заповеднике с птицами – вот что я хочу делать.

– Да, ты связан с Фрингиллой, – улыбнулась Маша, ободряюще держа руки у него на плечах.

– И с серыми журавлями, – подтвердила я, – голубоглазым и шестипалой.

Костя снова схватился за висок, и по взгляду Маши я поняла, что она тоже мысленно избивает меня кувалдой.

Пауза затянулась, как и мое присутствие в их личном пространстве.

– Спасибо за камеру, отдам следователю. Если смогут восстановить запись, они увидят то, что мы, к сожалению или к счастью, забыли.

– Кира, – окликнул Костя, когда Маша первой вошла в лифт.

Я обернулась, но он не произнес ни слова.

Стоял. Молчал. Он был похож на упавший с небоскреба смартфон, который трижды переехал трамвай, искусал аллигатор и пожевала белая акула. Треснутый, глюканутый, покоцанный. Он еще фурычил, но уже не обладал сверхмощной оперативной памятью, растеряв все свои базы данных.

Только облачное хранилище еще могло помочь. Вот только Костя не хотел. Он пробовал жить в бэушном корпусе смартфона, я – в бэушном прошлом.

Впервые я представила нас картинкой из пазлов. Почему бы и нет? Почему не сейчас? Но появились только буквы. И мы с Костей, пробующие собрать слово СЧАСТЬЕ из четырех букв: «Ж», «О», «П» и «А».

Глава 27 МАКСИМальные Журавли

Я шлепала низкими уггами с торчащими из них оголенными лодыжками по растаявшим лужам Нижнего. По утрам больше не нарастала ледяная корочка. Теперь не похрустеть, как, наверное, я любила делать с сестрами в детстве. Корочки не было, не было сестер, давно минуло детство, осталась только корка льда в душе и на сердце.

До вечерней школы дошла пешком, как это ни смешно – в разгар дня. Мы приезжали на учебу к семи вечера, а так называемый выпускной администрация устроила в одиннадцать утра.

На праздник я решила не ходить.

Заберу свидетельство об окончании школы и прогуляюсь по Покровке, спущусь вниз к Чкаловской лестнице и набережной. Затеряюсь среди туристов. Зайду в Народные промыслы поглазеть на деревянных лошадок, которые мне покупала бабушка. На паутиновое кружево и тончайшую шерстяную вязку платков. На ажурное серебро и бусы из янтаря…

Ой, нет. На янтарь смотреть, пожалуй, не буду.

Мысли о янтаре отправляли опять в Калининград, туда, где остался отпущенный на свободу журавль.