Тайна трех сироток

Эрнст его незаметно толкнул, мол, мы не за тем сюда пришли, Ким толчок проигнорировал, так ведь на халяву и уксус сладкий, а тут виски. Худо-бедно, Журавский накрыл стол, и далеко не бедный: красную икру поставил в банке, воткнув чайную ложку, хлеб купил нарезанный, как и мясо. Налил в рюмки, хотел чокнуться, однако вовремя передумал и выпил, Ким от него не отстал и с удовольствием закусил икоркой. А Эрнст ждал, что поведает Журавский, тот не торопился, конфузился, жуя лимон и поглядывая на «гостей» с затаенным страхом, словно ему предстояло нырнуть в болото и больше не вынырнуть никогда. Молодой мужчина с прямой линией губ и взглядом василиска не располагал к откровению, со вторым парнем, работающим челюстями, было бы проще, но главный из них Эрнст.

– Могу ли я рассчитывать на конфиденциальность с вашей стороны? – спросил Журавский Эрнста.

– В смысле?

Конечно, он понял просьбу, но Журавский без причин вызывал отвращение, отсюда Эрнст прикинулся шлангом с низким интеллектом, который слов-то таких заковыристых не знает.

– Видите ли, у меня два взрослых сына и жена, – смущаясь, сказал хозяин, – я не хотел бы, чтобы они узнали некоторые подробности моей жизни.

– Не знаю, о чем пойдет речь, поэтому не могу ничего обещать.

– По крайней мере, честно, – вздохнул Журавский, хотя, по всей видимости, ожидал другого. – Я прошу вас, если это возможно, не предавайте огласке… это так важно… для меня, разумеется.

– Вы продали государственную тайну? – сострил Ким.

Журавский юмор не воспринял, на полном серьезе бросился защищать себя, словно находился на скамье подсудимых:

– Какие государственные тайны! В каком месте они у меня? В пакетах со стиральным порошком, который мы фасуем? Или, может быть, в бутылках с отбеливателями? Нет, у вас мания: то секта с дикими ритуалами, то измена государству! А что-нибудь попроще не приходило в голову?

– Не уводите в сторону, – спокойно сказал Эрнст. – Время позднее, мы все устали, вы ведь у нас не первый человек за сегодняшний день, поверьте. Поэтому давайте перейдем к делу.

Журавский выпил рюмку, потер подбородок, развел руками:

– Где вы усмотрели дело? Ну, да, да, у вас все окружающие потенциальные преступники. – Внезапно он рассмеялся, так смеются обманутые люди, смеются над собой. – Я ведь сразу понял, что это за список. Знаете, какая графа меня больше всего убила? Цифры! Их слишком много, они открыли суть старой образины, а я… я дурак. Потрясающая сволочь. Подлая яга.

– Ксения Макаровна? – не понял Ким, кого ругает Журавский.

– Она, она…

Велту Артуровну дома не застали, она ушла к подруге, у которой умер муж, а Лане велела передать Максиму с Настей, чтобы ужинали без нее, кастрюли с едой на плите, хлеб и молоко на столе, ночевать она будет у подруги. Спать улеглись рано, Настя и не поужинала толком, выпила молока, умылась да упала на кровать. Закутанная в пуховый платок Лана смотрела телевизор, скрестив по-турецки ноги в толстых вязаных носках. Максим присоединился к ней, но как тут вникнешь в канву фильма, когда собственный сюжет нужно выстроить и не понарошку, а по-настоящему? Он выкурил сигарету во дворе и отправился на веранду. Истинное блаженство – растянуться на кровати с прогибающейся сеткой, к тому же на пуховой перине. Почему люди отказались от воздушных перин, зачем мучают тела на жестких диванах? Какой-то мазохист подкинул человечеству идею, будто спать на досках полезно, а Максим высыпается только здесь, только на перине.

Скрипнула дверь, женская фигура, завернутая в одеяло, появилась на веранде и бесшумно приближалась к кровати, Максим приподнялся на локте:

– Настя?

27

– Так в чем же суть старой образины? – спросил Эрнст, заподозрив, что дело обстоит гораздо хуже, чем он вообразил. Иначе чего так переживать, волноваться? Что совершил Журавский и почему боится пикнуть об этом?

– Сейчас, сейчас, не торопите, – взялся кончиками пальцев за переносицу исстрадавшийся Журавский. И решился, хотя его монолог отличался бессвязностью: – Вы еще молоды, пожалуй, слишком молоды, чтобы понять взрослого человека, для этого надо прожить столько, сколько прожил я… Только не перебивайте, – а никто и не собирался, – мне ведь трудно сосредоточиться, сложно передать свои ощущения. Вы представьте: работа, дом, семья, дети, жена… Казалось бы, если ты приобрел в течение жизни этот нехитрый набор из человеческих устремлений, считай себя везучим. Но каждый день одно и то же, даже праздники проходят по одному сценарию, даже отдых на курорте превращается в нудную обязанность, когда должен делать то, что делают на курортах: смотреть, лежать, жрать. И не в скуке дело, а в том, что однажды приходит понимание: ты не хозяин себе, ты марионетка, у тебя режимная жизнь. Неважно, что можешь встать не в восемь утра, а в двенадцать, что можешь устроить скандал, если плохое настроение, или напиться вдрызг, неважен бунт, от этого режим не изменится. Не задумывались, почему мужчины изменяют?

– Вообще-то не задумывался, – сказал Эрнст.

– Потому что вы безнадежно молоды, – подхватил Журавский.

– Это недостаток? – спросил Ким.