– Ну так замените волю Всевышнего на закон физики, который вам неизвестен! И попытайтесь понять то, что я вам говорю. Только от самогó Ковчега или законов, которые им управляют, зависит, что он делает, как работает… или не работает. Он подпускает к себе только избранных. В Ветхом Завете подробно описаны случаи, когда люди пытались контактировать с Ковчегом и тут же погибали: праведники, цари, крестьяне, воины, кто угодно. Не один, не два случая. Их описано много! А было наверняка ещё больше.
Иерофант понизил голос и заговорил с придыханием, навалившись грудью на стол:
– Две с половиной тысячи лет Ковчег Завета скрывался от людей. Но почему-то именно Вараксе с Одинцовым удалось им завладеть. И Ковчег отправился с ними в Россию. То есть они были избраны. Почему-то именно Мунину удалось нащупать связь между Россией и Ковчегом. Значит, он тоже избранный, и Вараксе с Одинцовым это известно. Иначе как объяснить, почему они так заботились о нём и таскали за собой такую обузу? Почему-то именно американка, не знающая истории России, сформулировала тенденции в деятельности русских царей. Вот почему нам так нужны она, Мунин и Одинцов.
– Бог троицу любит, – задумчиво сказал Псурцев. – Хотите сказать, эти трое уникумы и я должен создать для них тепличные условия… Чтобы что?
– Чтобы добраться до Ковчега и управлять им.
Иерофант взял со стола для переговоров бутылку минеральной воды.
– Представьте, что во времена фараонов вам досталось какое-то современное оружие… я не знаю… атомная бомба! – Он подбросил бутылку на ладони. – С ней вы можете победить любую армию и стать владыкой мира, но только если кто-то научит, как этой бомбой пользоваться. Иначе у вас есть просто здоровенный кусок железа, с которым непонятно, что делать. Конечно, бомбой можно колоть орехи, пока она не взорвётся. Но самоуничтожение вроде бы в наши с вами планы не входит. Да и бомбы у нас ещё нет.
Розенкрейцер свернул крышку бутылки, сделал несколько жадных глотков прямо из горлышка и подвёл итог:
– Эти трое связаны с Ковчегом Завета и могут с ним взаимодействовать. Вернее, уже взаимодействуют. Как – ещё не знаю, но узнаю. Мы будем осторожно нащупывать связи и распутывать ниточку за ниточкой, пока не увидим всю картину.
Псурцев долго молчал, покусывая кончик сигары.
– Конечно, можно попробовать, – наконец сказал он. – Угробим лишних пару дней, ладно уж. Одинцов никуда не денется. Мунин тоже, и американка всё равно уже здесь… Только я не понимаю, зачем к этим троим надо приплетать четвёртого.
Иерофант хлебнул ещё минералки.
– Профессор – не четвёртый, тут сложнее. Он что-то вроде непериодической дробной части у числа
– Но вы же материалист, – спохватился он, – и не любите всех этих штучек. Вам не надо сложнее, вам надо проще… Пожалуйста. Профессор нужен для того, чтобы женщина успокоилась. С теми двоими она не в ладах, а ему доверяет. И ещё кто-то должен подталкивать работу эгрегора в нужном направлении. Делать это изнутри намного удобнее, а снаружи мы будем координировать ход процесса через вашего человека. Все знают, что у Арцишева пунктик насчёт Ковчега Завета. Логично, если он станет рыть землю, чтобы найти Ковчег, и потянет за собой остальных. Вы удовлетворены?
Генерал был удовлетворён, хотя и не подал виду. Ему пришлось битый час прикидываться дуболомом, чтобы Иерофант рассказал больше, чем собирался. А несколько лишних дней можно и подождать.
Этот раунд у своего партнёра Псурцев выиграл.
40. Суета и томление духа
Ева заставляла Вейнтрауба нервничать.
Разница во времени между Парижем и Санкт-Петербургом не слишком большая. Но когда за окнами отеля «Де Крийон» в столице Франции стоит поздний вечер, в российской северной столице на дворе уже ночь.
Какими бы увлекательными ни были занятия на семинаре, думал Вейнтрауб, и какой бы захватывающей ни была культурная программа для участников, приличия требовали уже вернуться домой в такую пору. Однако Ева не реагировала на видеовызовы, которые он отправлял. Дозвониться на её мобильный тоже не удалось.
Личный врач помог старику принять ванну и, запахнувшись в толстый гостиничный халат, перейти в спальню. Роскошный мраморный пол красив, но скользок и опасен, а перелом шейки бедра и даже простое падение в девяносто лет может стать фатальным.
Вейнтрауб улёгся на широченную кровать с балдахином в изголовье. Привычно выпростал из рукава дряблую голубоватую руку, позволяя врачу измерить давление, перекинулся с ним несколькими дежурными фразами и после взаимных пожеланий спокойной ночи остался один.