Тайна трёх государей

– Другой разговор! – оживился Салтаханов. – Копать не придётся. Мы обменяемся информацией и выйдем отсюда. Чем скорее, тем лучше. Мне тоже не слишком улыбается сидеть взаперти, даже в такой приятной компании.

– Меня будут искать, – подал голос профессор. – У меня же семинар полным ходом… Утром лекция, вечером я всех в Мариинку пригласил…

– Меня тоже будут искать, – сказала Ева.

– Ничего, – успокоил их Салтаханов, – чуть позже мы с вами отдельно обсудим, как сделать так, чтобы о вас никто не тревожился и вас никто не тревожил. Пусть пока думают, что вы загрипповали. Это нормально.

– У меня тоже есть пара личных вопросов. – Одинцов звякнул цепью и показал кандалы, подняв скованные руки над столом насколько возможно. – По поводу этого… и ещё кое-чего.

– Про виски я помню, – усмехнулся Салтаханов, – остальное потом. А сейчас давайте я расскажу, как мы будем строить нашу работу.

Он поднялся из-за стола, шагнул к стеклянной классной доске, которая висела на стене у него за спиной, и застучал мелом по матовой зеленоватой поверхности.

42. Кто есть кто

Эгрегор, значит…

Псурцеву было достаточно хорошо видно тех, кого Иерофант считал эгрегором. Генерал сидел в маленькой тёмной комнате по другую сторону доски, на которой Салтаханов рисовал схему, и разглядывал пёструю компанию через толстое зеленоватое стекло.

Слушать мешал стук и скрип мела: чувствительные микрофоны устанавливали второпях. «Надо сказать, чтобы поправили», – подумал Псурцев. Он мог слушать и наблюдать за происходящим на мониторах в своём кабинете, видеокамер хватало, но слишком дорог был эффект собственного присутствия, пусть и неполноценного.

– Нам предстоит общими усилиями раскрыть тайну, – гулко звучал из колонок голос Салтаханова. – Может быть, это самая важная тайна в истории человечества. Поэтому друг от друга тайн у нас быть не должно.

– Я говорю не про личную жизнь, – уточнил он, посмотрев на Еву, – если она не связана с общей задачей. Итак, что мы имеем?

На доске Салтаханов нарисовал большой прямоугольник с буквами «КЗ» в центре, обозначающий Ковчег Завета, и принялся окружать его изображениями человечков, которые подписывал именами участников эгрегора.

– Господин Мунин, с которого, можно сказать, всё началось, – сказал он, рисуя ручки-ножки-огуречик, – обнаружил некую тайну. Даже не тайну, а её следы. Констатировал существование тайны – так, наверное, правильнее всего. Своим открытием он намеревался поделиться с орденом розенкрейцеров…

– А это здесь при чём? – удивился Арцишев.

– Для учёного вы удивительно нетерпеливы, – обернулся к нему Салтаханов. – Наш историк – адепт первой ступени ордена Розы и Креста, который много лет совершенно легально действует в России и многих других странах мира. Думаю, гораздо бóльшим сюрпризом для вас будет то, что очаровательная слушательница вашего семинара… Можно я буду называть вас Евой?

– Можно, – сказала Ева, – это моё имя.

Она уже взяла себя в руки и решила просто впитывать информацию, чтобы заняться её анализом позже, когда будет набран достаточный массив.

– Ева тоже розенкрейцер, только гораздо более высокого ранга, – сообщил Салтаханов. – Не подскажете, какого именно?

– Это не имеет значения, – американка посмотрела на профессора, который чуть отстранился на скамье и буравил её взглядом. – Что-то не так?

Арцишев кашлянул в кулак:

– Гм… Видите ли… Нет, всё так, просто мне в голову не могло прийти… Всё в порядке, простите.

– Так вот, – продолжал Салтаханов, – господин Мунин определил двенадцать сфер, в которых обнаружил сходство между действиями трёх российских монархов – Ивана Грозного, Петра Первого и Павла Первого.

– Просто Павла, – сказал Мунин. – Если бы на престол взошёл новый Павел, этот стал бы первым, а тот вторым. Но Павел был единственным императором с таким именем. Поэтому он – просто Павел.

– Не вижу смысла спорить, – согласился Салтаханов. – Главное, ваши выводы гласили, что все трое действовали в рамках единой программы. И выполняли её примерно с середины шестнадцатого века до начала девятнадцатого – то есть от начала царствования Ивана Четвёртого до убийства Павла… единственного. Вы проделали колоссальную работу, честь вам и хвала. Однако ни о содержании программы, ни о том, кто её составил и сообщил всем троим, в исследовании не сказано. Вы поправляйте меня, если я ошибаюсь.

– Не сказано, потому что у меня была другая задача, – насупился Мунин. – И я эту задачу решил.

Салтаханов простучал мелом по доске и связал пунктирной линией потешного человечка, который изображал Мунина, с прямоугольником в центре.

– Я нарисовал пунктир, потому что прямой связи между исследованием и Ковчегом Завета пока не видно, – пояснил он. – Однако есть основания считать, что такая связь существует, и мы об этом ещё поговорим.

Салтаханов снова обратился к Еве: