Тайна царствия

Наступил вечер, в зале зажгли светильники, а я стал собираться на ужин к прокуратору, что вызвало некоторые насмешки со стороны офицеров; наконец-то они признались, что несмотря на запрет, им удалось провести в крепость пару танцовщиц с сирийскими музыкантами, и я удостоился самых сердечных приглашений присоединиться к ним после трапезы у прокуратора – они искренне считали, что заслужили развлечений после столь необычных трудов, доставшихся им в эту Пасху.

Пол и стены комнат, расположенных в крепостной башне, были покрыты великолепными коврами и вычурными росписями, подушки из дорогих тканей украшали диваны – все это смягчало аскетичную строгость помещений. Блюда подносили на сирийской посуде, а изысканные вина наливали в прекрасные хрустальные кубки. Помимо меня, на трапезу был приглашен еще командир гарнизона – молчаливый, чтобы не сказать онемевший, человек; то, что он был хорошим стратегом, не вызвало у меня никаких сомнений, однако присутствие Клавдии Прокулы и ее компаньонки начисто лишило его дара речи. За трапезой присутствовали также Аденабар и секретарь прокуратора. Духи женщин соперничали с благовонными эссенциями, горевшими в светильниках.

Я был очень рад встрече с Клавдией Прокулой, хотя, по правде сказать, в другом месте я никогда бы ее не узнал – бледна и измождена до крайности; помимо этого, чтобы скрыть первую седину, она выкрасила волосы в красный цвет. Однако взгляд ее глаз нисколько не изменился, и я сразу же признал в нем ту прежнюю чувственность, которая так влекла меня в Риме во времена моих юных лет.

Клавдия протянула свои ухоженные руки, проницательно посмотрев мне в глаза. Она бросилась в мои объятия и, поцеловав в обе щеки, громко разрыдалась.

– Марк! О Марк! – вырвалось у нее – Как хорошо, что ты пришел утешить меня в этот ужасный вечер!

Комендант отвел взгляд в сторону, испытывая стыд за нашего радушного хозяина и за меня одновременно.

– Ну же, Клавдия! Постарайся взять себя в руки! – вмешался Понтий Пилат. – Мы все хорошо знаем, как ты страдаешь.

Клавдия убрала руки с моей шеи. Слезы испортили румяна на ее увядших щеках. От ярости она с силой топнула ногой.

– Разве я виновата в том, что эти кошмары лишили меня покоя? – бросила она упрек – Я предупреждала тебя, чтобы ты не прикасался к этому святому человеку!

Обратив внимание на выражение оскорбленного достоинства, написанное на лице прокуратора, я понял, как дорого стоил ему этот пост, полученный стараниями родственников жены. Любой другой человек на его месте, конечно же, немедленно вывел бы свою супругу в другую комнату и дождался бы, когда она там успокоится однако Понтий Пилат ограничился тем, что обнял ее за плечи, увещевая не нервничать. Ее спутница, небывалой красоты женщина, поспешно сделала вид, что ничего не произошло.

Прокуратор принял из рук раба глиняный кувшин с вином и сам разлил его по хрустальным кубкам; не знаю, что послужило причиной такого его поведения – эти кубки, похоже, были предметом гордости прокуратора. Первый кубок он передал мне, минуя даже коменданта крепости.

Благодаря этому я понял, что он приказал обыскать мои личные вещи. В них лежало одно краткое рекомендательное письмо от весьма влиятельного лица и совет покинуть Рим для моего же блага. Там содержалось упоминание о человеке, имя которого мне не хотелось бы сейчас называть, однако на Востоке оно вызывает величайшее почтение. О Туллия, благодарю тебя еще раз за то, что заставив покинуть Рим, ты снабдила меня подобной защитой.

Пока мы пили вино, Понтий Пилат, попытавшись принять непринужденный вид, игривым тоном сказал, что теперь ему становится понятно, почему иудеи воспрещают своим женщинам разделять трапезу с мужчинами. В ответ Клавдия Прокула, которая уже обрела спокойствие, подозвала меня к себе и, усадив рядом на диван, принялась гладить мои волосы.

– Не смущайся, в этом нет ничего дурного, – сказала она мне – Я могла бы быть тебе матерью! Бедный мой сирота, так и не узнавший свою мать!

– Возможно, ты могла бы быть мне матерью! – заметил я. – Однако тебе пришлось бы уже в пять лет отроду подарить жизнь новорожденному!

Этот комплимент был достаточно смел, поскольку между нами было, по крайней мере, пятнадцать лет разницы, однако женщины любят слушать подобные речи. Клавдия дернула меня за волосы, обозвала лицемером и посоветовала своей спутнице никогда не верить моим словам, поскольку я был самым искусным обольстителем из всех молодых римлян и в четырнадцать лет уже знал всего Овидия наизусть. К счастью, она ни одним словом не обмолвилась о завещании, сделавшем меня богатым.

Прокуратора подобная фамильярность, похоже, ничуть не тронула… даже наоборот! Мне показалось, будто все, что поддерживало хорошее настроение супруги, было ему по душе! Во всяком случае, он дал мне совет сохранять спокойствие и помнить, что супруга прокуратора неприкосновенна. Затем он поведал, что Клавдия, живя в окружении иудеев, позабыла о фривольных нравах Рима и стала серьезным человеком.