Тайна царствия

На обратном пути я решил отклониться от прямого маршрута и направился в сторону храма, поскольку мне сказали, что я не подвергаюсь никакой опасности, если войду только в первый его двор. Пройдя по мосту, ведущему к священной горе, я вместе с толпой взошел на паперть, предназначенную для язычников. Все утро сюда беспрестанно прибывали горожане, чтобы участвовать в празднествах, однако двор был еще достаточно свободен, чтобы я мог внимательно рассмотреть красивейшие порталы храма. Однако вскоре монотонные песни и псалмопения, запах ладана и мира, а также нетерпимость экзальтированной толпы стали меня удручать; я вспомнил о казненном, который лежал в холодной каменной гробнице, и все мои симпатии перешли на его сторону, к его останкам.

Я вернулся в крепость и до поздней ночи писал это письмо, дабы разогнать свои грустные мысли. Однако я не почувствовал никакого облегчения, поскольку сейчас, о Туллия, составляя это письмо, не ощутил твоей близости.

Во всяком случае, для меня дело о царе иудеев на этом не закончилось; мне хотелось бы побольше узнать о его царствии, и я уже предпринял определенные шаги, чтобы увидеться с учениками и от них самих услышать то, чему он их учил.

Письмо третье Марк Мецентий Манилий приветствует тебя, о Туллия!

О, Туллия, написав наши имена и глядя на собственное, начертанное на папирусе, я испытываю чувство удивления и задаюсь вопросом, сделал ли я это сам, или же за меня это сделал какой-то неизвестный до сих пор человек. Я перестал быть прежним, и в последние дни мне иногда кажется, что я попал под колдовство иудейских чар. Если все действительно происходило так, как я тебе описывал, то я стал свидетелем доселе невиданных событий.

Даже не знаю, смогу ли я когда-либо отправить тебе это письмо, ведь все предыдущие свитки все еще находятся у меня. Возможно, так даже лучше: если бы ты их прочла, то, безусловно, подумала бы, что Марк лишился рассудка. Тем не менее уверен, что я не пустой мечтатель и лишь искал на земле нечто иное, чем настоящая добродетель или чувственные наслаждения. Признаю, что в годы молодости в виду моего происхождения у меня было все чрезмерно, и я никак не мог обрести равновесие между отречением и удовольствиями. Чрезмерным были мои ночи разгула и дни поста, а также физические упражнения во времена учебы в родосской школе. И моя любовь к тебе, о Туллия, была также чрезмерной, поскольку еще не испытала чувства насыщенности.

Однако несмотря на это, можешь не сомневаться, что во мне живет светлая сила благоразумия, которая не позволяет мне довести себя до погибели. Если бы не ее неусыпная бдительность и расчетливость, то думаю, я никогда бы не покинул Рим, поскольку мне было бы легче расстаться со своим положением и даже жизнью, чем потерять тебя. Когда я пишу эти строки, мой рассудок находится в состоянии необычайной бодрости, поскольку он беспрестанно ищет грань между тем, что я видел собственными глазами, и тем, что мне лишь приходилось слышать.

Даже если я не стану отсылать тебе это письмо, мне кажется· необходимым скрупулезно записать все то, свидетелем чего я стал; я также буду описывать вещи, не имеющие значения, поскольку: мне еще трудно определить, что в этой истории имеет значение, а что его начисто лишено. Возможно, мне удалось стать свидетелем прихода нового бога! В глазах тех, кто никогда не переживал ничего подобного, это может показаться полным абсурдом, однако – если предположить, что все это мне не привиделось, – то, что сегодня лишено смысла, завтра может оказаться преисполненным им. Когда я пишу эти слова, то обращаюсь к очевидному, дабы заслужить прощения за свою говорливость. Но если все действительно было так, то мир скоро изменится, он уже изменился, и мы находимся на пороге новой эры.

Сидящий внутри меня страж защищает меня от веры в то, во что мне хотелось бы верить; но разве я сам когда-либо желал того, что уже произошло и что никто и никогда не мог предвидеть? Нет и еще раз нет, я никогда бы не смог себе такого представить! Даже во сне у меня не могло возникнуть подобных мыслей, поскольку мои мечтания никогда не простирались дальше земного бытия. Здесь же речь идет о чем-то отличном от всего этого, смысл чего я еще не могу уяснить. Я без конца себе повторяю, что не должен, ведомый одним лишь тщеславием, видеть в случившемся то, чего в нем нет: кто ты такой, Маркус, чтобы все это случилось именно с тобой? Мне хорошо известно, сколь мало я значу. Тем не менее нельзя отрицать виденное собственными глазами; ограничусь его описанием.