Тайна царствия

– Ни один мужчина не должен заговаривать с иудейкой, особенно если он чужестранец, – заметила Клавдия. – К тому же я не знаю, где ее искать. Признаю, что она легко впадает в экстаз, а ты со своим циничным складом ума можешь составить о ней ложное представление, однако мне самой это ничуть не мешает верить ее рассказу!

Воодушевление Клавдии начало спадать.

– А если я ее случайно встречу, позволишь ли ты мне сослаться на наши дружеские отношения и попросить ее рассказать мне по секрету о том, чему она была свидетелем?

Она проворчала в ответ, что мужчине труднее обрести доверие женщины, чем другой женщине, и что мужчины вообще никогда не способны понять женщин! С трудом она дала согласие на то, чтобы я сослался на ее имя, если вдруг мне посчастливится встретить ее подругу.

– Но если из-за тебя с ней случится хоть малейшая неприятность, ты будешь нести ответ передо мной! – угрожающим тоном завершила она.

На этом наш разговор был окончен. Не оставалось никаких сомнений в том, что супруге прокуратора хотелось, чтобы я разделил ее восторг по поводу воскрешения царя иудеев! Так или иначе, но мне приходилось в это верить самому, поскольку я обследовал плащаницу в опустевшей гробнице. Свое предназначение я теперь вижу в том, чтобы всеми силами попытаться пролить свет на случившееся.

Письмо четвертое Марк – Туллии!

Продолжаю свое повествование в хронологическом порядке.

Антонийская крепость – это чисто оборонительное сооружение, и места в ней очень мало. У меня не было никакого желания задерживаться здесь надолго, поскольку я чувствовал себя объектом постоянного наблюдения. Да и сам прокуратор готовился покинуть ее и вернуться в свою официальную резиденцию в Кесарии. Я подарил ему приносящего счастье египетского скарабея, а его жене – александрийское зеркало; они заставили меня дать обещание навестить их в Кесарии во время моего обратного путешествия – Понтию Пилату не хотелось, чтобы я покинул Иудею до того, как он сумеет расспросить меня обо всем, что мне удалось узнать, а Клавдия потребовала с меня клятву рассказать ей все о воскресшем.

Я также преподнес значительную сумму денег коменданту крепости; мне хотелось сохранить с ним хорошие отношения, а в случае необходимости – найти прибежище в крепости, хотя я чувствовал, что в городе мне не грозит опасность при условии, что я буду соблюдать обычаи страны, в которой нахожусь, и не стану никого шокировать своими привычками.

Центурион Аденабар стал мне настоящим другом. Благодаря ему я устроился не на постоялом дворе, а неподалеку от дворца Асмонидов, в доме его знакомого сирийского купца. Мне давно известны сирийцы: они любят вкусно поесть, чистоплотны и честны до тех пор, пока речь не заходит об обмене денег.

Купец вместе со своей семьей жил на первом этаже, и каждое утро выставлял перед входом в дом столик с галантерейными товарами, У меня была возможность прямо по лестнице подниматься на террасу, где я жил, принимать посетителей так, чтобы никто этого не знал, о чем не преминули упомянуть Аденабар вместе с его другом. Жена и дочери галантерейщика приносили мне еду прямо в комнату, в их обязанности входило наполнять водой глиняный кувшин, свисающий с потолка; сыновья галантерейщика делали для меня покупки, носили вино и все то, в чем я нуждался.

Эта семья, едва сводившая концы с концами, казалось, была рада найти постояльца после отъезда всех чужеземцев, прибывших на праздник.

Устроившись в своем новом жилище, я дождался часа, когда придет ночь и на небе вспыхнут звезды, чтобы незаметно выскользнуть по наружной лестнице. Гончарная мастерская Никодима была так известна, что мне не составило труда ее найти. Дверь была оставлена приоткрытой, а во дворе меня ждал слуга.

– Тот ли ты человек, которого ожидает мой хозяин? – предупредительно осведомился он.

Вслед за ним я поднялся по лестнице на террасу. Звездное небо Иудеи было таким ясным, что не понадобилось освещать мне путь. Наверху на подушках восседал почтенного возраста человек, любезно приветствовавший меня.

– Ты ли тот человек, что ищет Бога и о котором мне сообщил банкир Арисфен?

Предложив мне присесть рядом с ним, он монотонным голосом заговорил о Боге Израиля. Начал он с рассказа о том, как было создано небо и земля, затем поведал, что Бог взял горстку пыли и сотворил из нее человека по своему подобию.

– Израильский раввин, мне все это известно из ваших святых книг, – в нетерпении прервал я его – Я пришел к тебе, чтобы ты рассказам об иудейском царе, Иисусе из Назарета. И тебе это хорошо известно, поскольку ты принимаешь меня ночью и на террасе.

– Его кровь пала на меня и на мой народ, – сказал он дрожащим голосом. – Из-за него моя душа исполнена боли и ужаса. Приход его был Божьим промыслом, поскольку никому не дано совершить ничего подобного.

– Он был чем-то большим, нежели просто раввин, и я, хоть и чужестранец, весь содрогаюсь при мысли о нем, – заметил я. – Ты, конечно же, знаешь, что он воскрес, несмотря на то что сам обернул его тело в саван и затворил в гробнице накануне шабата.