Тайна царствия

– Не говори мне о моем лице и глазах, потому что они стали причиной моего несчастья, – ответила она. – Этот город на самом деле намного меньше, чем ты думаешь, и многие здесь тебя знают по твоему упорному любопытству, которое ты проявляешь к делам, не имеющим к тебе никакого отношения. Итак, ты встретился с человеком, который носит кувшины, хотя эта встреча не доставили тебе ожидаемой радости?

Откровенно говоря, я подумал, что она пришла ко мне, чтобы получить определенное вознаграждение за свой совет.

– Я безусловно в долгу перед тобой! – поспешил сказать я ей.

Мария из Беерота решительно мотнула головой.

– Нет, нет! Ты мне ничего не должен, наоборот, я – твоя должница и поэтому непрошенной явилась сюда.

Я внимательно посмотрел на нее. Причины ее прихода все еще оставались невыясненными. Глядя в ее красивое округленное лицо дочери Израиля, я заметил, что она намного моложе, чем мне показалось в первый раз; кроме того, ничто в ней не выдавало женщину ее профессии.

Любопытный, как сорока, Карантес, поднявшийся наверх вслед за мной, легонько кашлянул у порога, желая обратить на себя внимание.

– Трапеза готова, – произнес он – Однако она может подождать, если ты желаешь сначала поразвлечься со своей подружкой. Одно твое слово – и я принесу вам воды и чистое белье, и тогда ты сам сможешь проверить, что никто не совал свой нос в твои вещи и что она ничего не прячет у себя под юбкой.

Мария из Беерота ужасно покраснела и пристыженно взглянула на меня, а затем вперила взор в пол.

– Ты ошибаешься, дорогой мой хозяин! У нас на уме не было ничего такого, о чем ты говоришь! – вмешался я. – Можешь разрешить своей жене или дочери прислуживать нам за столом или же делай это сам, если считаешь, что так будет безопаснее. Я очень проголодался и хочу поужинать вместе со своей гостьей.

Однако та вздрогнула и, воздев руки кверху, в ужасе воскликнула:

– Нет! Мужчина не может разделить трапезу с женщиной, особенно с такой, как я! Но позволь мне прислуживать тебе за трапезой, а затем я с удовольствием доем то, что останется.

Карантес весьма снисходительно взглянул на нее:

– Вижу, ты благоразумная и хорошо воспитанная девушка – римлянин еще не знает обычаи этой страны. Моя жена скорее предпочла бы умереть, чем прислуживать тебе, тем более я не могу позволить, чтобы моя дочь стала свидетельницей того, что не должна видеть неопытная девочка. Однако все становится на свои места, если ты, не поднимая взгляда, спустишься вниз, возьмешь егоужин и станешь ему прислуживать, словно служанка, готовая съесть то, что останется после трапезы.

Затем он обратился ко мне:

– Ты хорошо знаешь, что я лишен предрассудков, однако все имеет свои границы. Если бы она прибыла в паланкине и была одета в разноцветные ткани или в расшитые золотом шелка, а на ее шее сверкали бы золотые украшения, и по всему дому пошел бы запах дорогих духов, я сам бы счел за честь прислуживать ей и не стал бы заботиться и возможных последствиях. Однако эта благоразумная девушка прекрасно понимает, к какому слою общества она принадлежит и поэтому не доставит тебе ненужных хлопот.

Он предложил девушке последовать за ним, и какое-то время спустя она вернулась с ужином. Следуя правилам, принятым у служанок, она подоткнула свой плащ за пояс и обнажила ноги до колен. Она провела меня на террасу, слила воду на руки и вытерла их чистым полотенцем, а затем, когда я сел за стол, сняла крышку с глиняного блюда и придвинула ко мне хлеб.

– О римлянин, начинай трапезу! – предложила она. – Твоя рабыня будет с радостью наблюдать за каждым куском, который ты поднесешь к устам. Как жаль, что я не могу стать твоей рабыней!

Однако, заметив как она пожирала глазами хлеб, я заставил ее сесть рядом с собой, смочил кусочек хлеба в остром соусе и вложил ей в рот. Таким образом, ей не оставалось ничего другого, как разделить со мной трапезу, но лишь трижды отказавшись, она перестала сопротивляться и согласилась сунуть руку в горячее блюдо.

По окончании трапезы она склонилась и поцеловала мне руку.

– Ты именно такой, каким мне тебя описывали и каким я тебя себе представляла после нашего разговора у ворот в тот вечер. Ты обращаешься с женщиной, как с равным себе существом, хотя, между нами будь сказано, зачастую она стоит не больше осла или любой другой скотины. Когда у женщины рождается девочка, муж не удостаивает даже взглядом появившееся на свет создание, а жене не говорит ни единого ласкового слова.

Она продолжала с отсутствующим взглядом: