Далее Агафий в связи с событиями 550 г. продолжает: «Весной римские военачальники собрались и решили идти на мисимиян... Итак, это войско с наступлением лета пришло в страну апсилийцев. Когда оно хотело продвинуться дальше, то препятствием ему явился персидский отряд, там собранный. Ибо, узнав о приготовлениях римлян и о том, что они идут на мисимиян, персы, выступив [147]
из Иверии и городков, расположенных вокруг Мухирисиса, двинулись на римлян, предупредив их в занятии местности, чтобы оказать там помощь мисимиянам. Поэтому римляне, находясь в укреплениях апсилийцев, старались протянуть время, пока не истечет срок жатвы; идти же в боевом строю против персов и соединенных с ними мисимиян считали неосмотрительным и даже весьма опасным. Итак, каждое войско оставалось на месте; ни одно из них не делало даже попытки продвинуться дальше, но они взаимно наблюдали друг за другом и выжидали, кто двинется первым... Когда наступила зима, персы тотчас же, снявшись с лагерей, отступили снова в Котаисий и Иверию с целью там зимовать, отказавшись тем самым на длительное время от помощи мисимиянам... Римляне же, освободившись от преграждающих путь персов, продолжали свой поход в сторону мисимиян. Когда они дошли до так называемого укрепления Тибелия, отделяющего страну мисимиян от апсилийцев, прибыл Мартын, чтобы принять команду и руководить всем войском... Войско же тем временем продолжало продвигаться вперед... Прежде всего оно решило еще раз испытать настроение мисимиян, не возвратятся ли они добровольно к более благоразумным намерениям, признав своих прежних правителей, не раскаются ли они в совершенных ими преступлениях, сдавшись римлянам без боя и возвратив все деньги, похищенные у Сотериха. Итак, отобрав, насколько это было возможно, самых разумных людей из апсилийцев, римские начальники посылают их в качестве послов. Мисимияне же были далеки от того, чтобы отказаться от своего упорства и новыми деяниями загладить безрассудство старых. Мало того, эти преступные люди, обремененные злодеяниями, находящиеся во власти злого демона и заслуживающие всякого бранного наименования, которое им могло присвоить справедливое негодование, отбросив и нарушив общечеловеческие законы, немедленно убили послов, хотя они были апсилийцами, их соседями, близкими им по образу жизни, хотя они и не знали и не принимали участия в том, в чем те обвиняли одинаково римлян и Сотериха, но желали только сделать дружеский, без всякого упрека совет, могущий принести им выгоду» [2, 116-119].В последний раз Агафий упоминает апсилов в связи [148]
с захватом византийцами поселения под стенами главной крепости мисимиян — Тцахара: «...Пламя поднялось так высоко, что возвестило о происходящем народу апсилийцев и другим, более отдаленным» [2, 122].Из приведенных отрывков может быть сделай ряд закономерных выводов о характере политической жизни Апсилии в период тринадцатилетней войны.
Со всей определенностью подтверждается тот факт, что Апсилия добровольно предоставляла свою территорию византийцам в качестве плацдарма для борьбы против персов, а также присоединившихся к последним местных племен (абазги, мисимияне). Так, в 550 г. убежище на территории Апсилии пыталась найти Феодора, которая «родом была римлянка». Тогда же со стороны Апсилии византийцы проводили карательную экспедицию против абазгов, когда была опустошена главная крепость последних Трахея. В 553 г. византийский гарнизон, занимавший Цибилиум (Тзибила), воспрепятствовал проникновению персов в Абазгию. В 556 г. в военных операциях против персов и мисимиян византийцы использовали «страну апсилийцев», размещались в «укреплениях апсилийцев» и т. д. Именно апсилы мирили византийцев с местными племенами, в частности с мисимиянами. Союзнические отношения Апсилии с Византией подчеркиваются и в XXXI новелле Юстиниана, написанной после 555 г., где отмечены «апсилы и другие божьей благодатью дружественные нам племена».