Тайна убийства Столыпина

«…Произошёл страшный взрыв, от которого наряду с другими погибли сами максималисты. Мне тотчас дали знать об этом по телефону, и я помчался на место взрыва. Незабываемое ужасное зрелище развернулось перед моими глазами. Вся дача ещё была окутана густыми клубами дыма. Весь передний фасад здания разрушен. Кругом лежат обломки балкона и крыши. Под обломками — разбитый экипаж и бьются раненые лошади. Вокруг несутся стоны. Повсюду клочья человеческого мяса и кровь. Всего пострадало от взрыва около 100 человек, из которых, по официальным данным, 27 убитых — остальные ранены, и большей частью тяжело. Офицеры и солдаты вытаскивают лошадей, людей. Трусевича я застал уже тут, на месте. Вскоре появились чины прокурорского надзора. Мне бросилась в глаза фигура министра Столыпина, бледного, с царапиной на лице, но старающегося сохранить спокойствие. У него тяжело ранена дочь. Но он передал её на попечение другим и сам руководил спасением пострадавших от взрыва».

Место взрыва было оцеплено солдатами, которые никого близко не подпускали.

Примчались кареты скорой помощи. Один из докторов, увидев такое количество убитых и раненых, не мог прийти в себя. Он нервно гладил Адю по голове и причитал: «Бедные люди! Бедные люди!»

Столыпины облегчённо вздохнули, увидев сына. Единственный их наследник, которого они так долго ждали и с которым связывали будущее своего рода, был жив!

Нашли и няню Ади. Она стонала и просила о помощи. Её подняли и переложили на диван, непонятно как оказавшийся во дворе.

— Ноги, ноги… — жалобно повторяла она.

Мария и её подруга, отдыхавшая на даче у Столыпиных, стали расшнуровывать ботинки няни. Когда Мария дотронулась до ботинка, он вместе с ногой отделился от туловища.

— Сколько ей лет? — спросила подруга Марии.

— Семнадцать, — вздохнула она.

В саду, на дорожках, на газоне лежали убитые и раненые. Вокруг валялись разбросанные части человеческих тел. Метили боевики в одного, а убили много невинных людей.

По саду бегала кошка Наташи и жалобно мяукала.

— Ты жива? — обрадовалась старшая дочь Столыпина.

А потом нашли Наташу.

Адя отделался сравнительно легко — у него был перелом ноги и рана на голове. А вот Наташа пострадала серьёзнее. У четырнадцатилетней девочки оказались раздробленными обе ноги. Она молчала, и потому вначале всем показалось, что травмирована не сильно. Закричала лишь тогда, когда её подняли, чтобы переложить на кровать. Кричала страшно.

Наташу и Адю выбросило взрывной волной с балкона на набережную. Девочке не повезло. Она попала под копыта лошадей, запряжённых в ландо. Её накрыло доской, по которой били взбесившиеся от боли лошади. Наташу спас солдат, вытащив её из-под доски. Она на миг пришла в сознание и спросила:

— Это сон? — А потом, через секунду: — А папа жив?

— Да, — сказали ей, — он невредим.

— Слава Богу, что ранена я, а не он, — прошептала девочка и вновь потеряла сознание.

Из всех детей Столыпиных сильно пострадала только она. Страдания её были ужасны. От её крика, безнадёжного, раздирающего душу, мороз подирал по коже.

Врачи объяснили, что первые минуты она находилась в шоке, не чувствовала боли, а потом, придя в сознание, ощущала боль постоянно.

— Крик раненой дочери стоит у меня в ушах…

Столыпин признался Крыжановскому, преданному ему человеку на должности товарища министра внутренних дел, интеллигентнейшему, умному и мягкому другу, что этот крик сопровождает его всюду, не умолкая, словно кто-то хочет, чтобы он всегда помнил, сколько крови пролито в стране и сколько её будет пролито, если не принять резких и серьёзных мер.

— Можно ли прощать этих террористов? — спрашивал он Крыжановского. — У меня перед глазами не только моя дочь, но и тот бедный мальчик, которого привёл на приём отец. Чем он был виноват, что они его убили? Кто должен их судить за преступления и кто может их прощать?

Лишь к вечеру всё стихло. Раненых развезли по больницам, трупы убрали.

Наташу и остальных детей, пострадавших во время взрыва, поместили в клинику доктора Калмайера, которая была к даче ближе других медицинских учреждений. Когда Пётр Аркадьевич приехал в клинику, его ничем обрадовать не могли.

— Как Наташа?

— Плохо, — ответили врачи после консилиума. — Грозит ампутация.

— Но, может быть, обойдётся? — молил Пётр Аркадьевич ведущего хирурга.

— Спасти девочку удастся только в том случае, если проведём операцию не позже сегодняшнего вечера, — было его мнение.

Пригласили известного лейб-хирурга Павлова. Он согласился с коллегами, никаких других соображений не высказал.

Пётр Аркадьевич попросил отложить операцию до утра, авось девочке станет лучше…

— Утром может быть поздно, — предупредили врачи.

Родители не спали всю ночь. Они надеялись на чудо. Столыпин сказал жене: «Лучше бы пострадал я, чем Наташа». Это была правда. Он хотел, чтобы все беды, обрушившиеся на его чадо, достались бы только ему, а не невинному существу, которое он любил так же горячо, как и остальных своих детей.

Утром профессор Греков сделал утешительный вывод:

— Возможно, ноги у Наташи и сохраним, но она будет калекой…