Тайна убийства Столыпина

Пётр Аркадьевич еле сдержал смех и сделал знак дочери, чтобы она не рассмеялась. Вернувшись на яхту, приказал передать местному полицмейстеру благодарность за образцовый порядок в городе, который он самолично наблюдал.

Полицмейстер был изрядно удивлён, решив, что русский гость наблюдал этот порядок с борта своей яхты, с которой почему-то не сошёл. Своим чиновникам он сказал:

— А всё же странный этот русский премьер. Торжества, почёт не любит, безвылазно сидит на яхте, как затворник.

Путешествия на яхте были не только отдыхом. Столыпин беседовал с моряками — и каждому, как и в других беседах с адмиралами, офицерами, военными агентами, задавал один и тот же вопрос:

— Каким должен быть флот России — оборонительным или наступательным?

Свою точку зрения он обосновал в Государственной думе, где депутаты горячо спорили, какая морская тактика главнее для России и выгоднее.

Наверное, те времена были самыми светлыми и приятными для Столыпина. Дети росли, не болели. Мария была счастлива, поправлялась и Наташа, которая лечилась у знаменитого доктора Гессинга, набиралась сил в горном санатории.

Профессор Гессинг велел ей носить ортопедическую обувь. Пришлось брать уроки ходьбы. Так Наташа научилась передвигаться без палки и костылей. Правда, не так легко, как всё, но это уже внушало уверенность, что она будет ходить нормально.

А император Вильгельм так и не забыл, что от него ускользнул русский премьер. Но зато он видел его дочь и зятя, морского агента в Германии, и на одном из многочисленных балов с ними познакомился.

Берлинское общество не знало отдыха: балы, приёмы, завтраки, обеды, ужины. Но была у берлинцев своя мода, своя особенность: танцевать на балах могли только девицы, женщины такой свободы не имели. Молодые дамы не должны были отбивать кавалеров у будущих невест.

На балах император и императрица не садились, и из-за этого все вынуждены были стоя наблюдать за танцами. Потом император бодрым шагом, весьма энергично, по-военному, обходил приглашённых и беседовал с ними. Он говорил громко, его голос был слышан издалека. За ним обязательно следовали камер-лакей, нёсший на подносе стакан воды на той случай, если Вильгельму вдруг захотелось бы пить.

Император подошёл к чете Бок, любезно побеседовал с ними. Начал разговор неизменной фразой:

— Nun, wie geht's dem Papa?[1]

Самое поразительное было в том, что он знал — Наташа лечится в Германии, и подробно беседовал на медицинские темы. Переводил разговор на отца, интересовался, живёт ли он ещё в Зимнем дворце? Спрашивал о его работе. Своей осведомлённостью он поражал собеседников.

— Я хотел бы переговорить с господином Столыпиным, — сказал он однажды. — Было бы интересно знать его точку зрения на несколько вопросов, которые меня волнуют. Это было бы полезно не только Германии, но и России.

Мария понимала, что Вильгельм хочет, конечно, обсудить с отцом важные вопросы. Она как-то спросила у мужа, почему же отец не хочет заниматься иностранными делами.

— Возможно, потому, что государь его на это не уполномочивал, — ответил муж.

— Жаль, что мы с ним не поговорили, — сетовал император каждый раз, когда встречался с дочерью Столыпина.

Уж очень он хотел познакомиться и побеседовать с русским премьером, о котором так много толковали в Европе.

“Нужен эскадренный флот...”

Как ни старался Столыпин избежать встречи с Вильгельмом, встреча эта всё же состоялась. В Бьерке, где встречались императоры — русский и немецкий. Николай II пригласил присутствовать и своего премьера. В Бьерк они отбыли на императорской яхте “Полярная звезда”.

На первом завтраке вёлся лёгкий светский разговор. Только было странно, что император Вильгельм совсем не обращал внимания на императрицу Александру Фёдоровну, сидевшую от него по правую руку, а во время всего завтрака разговаривал с Петром Аркадьевичем. Императрице, понятно, такое невнимание не понравилось.

После завтрака вышли на палубу выпить кофе. Вильгельм сказал генерал-адъютанту Татищеву:

— Весь завтрак говорил со Столыпиным. Вот человек! Был бы у меня такой министр, на какую высоту мы бы подняли Германию!

Илья Леонидович, верный слуга царю, принял сей комплимент как должное:

— Петра Аркадьевича ценят при дворе, ваше императорское величество. Ценит его высоко и наш государь.

— А как же не ценить? — удивился немец. — Если вы ценить перестанете, я приглашу его к себе!

Вроде пошутил, но Татищев знал, что германский император способен на такие причуды, на какие не решится ни один правитель. Для Вильгельма не было ничего невозможного.

За кофе он всё расспрашивал Столыпина о его планах, хотел удовлетворить своё любопытство. Вспомнил, понятно, и тот случай, который его задел. Он был хитёр, но важность собственного величия была для него выше хитрости, и потому Вильгельм не стал притворяться и соблюдать приличия — что можно говорить вслух, а что нельзя. Вильгельм считал, что говорить он может всё, что пожелает.