Тайна улицы Дезир

— Говорю тебе, твои очки залиты дождем. Вытрешь ты их или нет?

— Вытру, вытру.

— Ну что будем делать? Зайдем или нет?

— Зайдем.

— Хорошо. Пошли.

И они толкнули дверь. Максим стоял за стойкой бара. Он только что достал бутылку, которая появлялась на свет лишь по поводу какого-то особого события. Или особой неприятности, признаки которой ясно читались на его лице. Сквозняк, впущенный в помещение женщинами, слегка развеял атмосферу печали. Лола подошла поближе к бару, к бутылке. На этикетке с голубым ободком кто-то от руки написал: «Англескевиль, 1946». Она вспомнила. Об огненной воде, которая обжигала пищевод и пропитывала плоть запахом похожих на стеклянные яблок.

— Вы подоспели к кальвадосу. Уверен, Ингрид никогда не пробовала такой штуки.

Максим поставил на обитую кожей стойку еще две рюмки. И наполнил их.

В «Красавицах» было и вправду хорошо. Лола оставила свой плащ на спинке стула. Максим поднял свою рюмку.

— За женщин! И забудем прошлое!

Она чокнулась с ним и воспользовалась этим, чтобы бросить взгляд на Ингрид. Та не отрывала глаз от лица Максима. Прямо-таки поедала его глазами. «Говорят, что американцы — большие дети, но это не так, — подумала Лола. — Эта взрослеет на глазах».

Лола пригубила красновато-коричневую жидкость. Ингрид отважно сделала большой глоток и чуть не задохнулась. Максим улыбнулся. Видеть это было приятно.

— О, my god![12]

— Да, серьезный напиток, — заметила Лола. — Не набрасывайся на него, как ковбой на мустанга. Пей потихоньку, деточка.

Маленькими глотками они спокойно допили свой кальвадос и, увидев, что Максим, как мальчишка, собравшийся пить всю ночь, приготовился налить еще, Лола прикрыла рюмку Ингрид рукой.

— Ей больше не наливать. Она сегодня за рулем.

— Что вы собираетесь делать в такую мерзкую погоду?

— Спасать твою шкуру, Максим.

— Что ты такое говоришь, Лола?

— Мы с Ингрид основали временную ассоциацию обороны. И защищаем мы только одного человека. Тебя. Нельзя, чтобы Груссе повесил на тебя убийство Ванессы.

— Очень мило с вашей стороны, однако я уже достаточно взрослый, чтобы защитить себя. А кроме того, мне не в чем себя упрекнуть.

— Этот аргумент не остановит жернова полицейской мельницы. Груссе — клинический идиот. Он вцепляется намертво. Особенно если есть явные улики. Ключ от квартиры девушек в ящике барной стойки, например. Или твой сеанс массажа у американки как раз в момент преступления. Извини, Ингрид.

— You're welcome, dear.[13]

— А еще есть отрезанные ноги.

— Отрезанные сечкой на разделочной доске. Убийственная деталь, — добавила Ингрид.

— И не забывай о смерти Ринко, — продолжила Лола.

Максим наполнил себе рюмку и выпил содержимое залпом. Последовала долгая пауза, а затем, обращаясь к обеим женщинам одновременно, он спросил:

— Вы правда хотите, чтобы я рассказал вам о Ринко?

Лола спокойно кивнула, а Ингрид, окаменев, смотрела на владельца ресторана так, будто вдруг перестала понимать по-французски. Максим взял в одну руку рюмку, в другую бутылку и направился к лестнице, ведущей в квартиру. На полпути он остановился и жестом пригласил их следовать за ним. У Лолы вдруг возникло ощущение, что Максим — это книга, первую страницу которой она только что перевернула.

11

— Что с тобой, Хлоя? Ты не спишь? Да ты дрожишь!

— Два раза звонил какой-то человек. Он хотел поговорить с тобой.

— Какой человек?

— Не знаю.

— Он говорил о деньгах?

— Нет. Может быть, нам стоит оставить квартиру и воспользоваться гостеприимством Максима? Я боюсь, Хадиджа!

— Бояться бесполезно. К тому же я поссорилась с Максимом. Нам придется выкручиваться самим.

— Но нам некуда идти!

Хадиджа подумала о матери Хлои. Люсетт жила в этой квартире, пока не попала в автокатастрофу. Матери-одиночке, всю жизнь изнемогавшей под бременем забот, никогда не хватало уверенности в себе, и она перебивалась случайными заработками в жалких конторах. Тем не менее она была лучше родителей Ванессы. Парочки непримиримых католиков, которые только и делали, что лили слезы. Когда они узнали, что Ванесса встречается с Фаридом, то сделали ее жизнь невыносимой и в конце концов выгнали из дома. «Хотя мои родители ничем не лучше, — раздраженно подумала Хадиджа. — Религия — ловушка для дураков».

— Скажи, Хадиджа, кто, по-твоему, этот урод?

Мгновение Хадиджа внимательно смотрела на Хлою, а потом подошла к ней и крепко обняла. Она убаюкивала ее, гладя по волосам. А потом увлекла за собой на кухню; готовя горячий шоколад, она объяснила Хлое теорию, которую придумала, пока та прогоняла свой страх с помощью «Сюиты для виолончели» Баха.

— Я уверена, что в это замешан мой брат. Если случилась неприятность, значит, без Фарида не обошлось.

— Но звонил не Фарид.

— Это был один из тех типов, что постоянно вертятся вокруг него. Может быть, Фарид и волк, но не волк-одиночка, поверь мне. В нем уживаются два человека. Дьявол и соблазнитель. Они чередуются. Так продолжалось все мое детство. Мой брат сумасшедший. Но выглядит как нормальный человек.

— Перестань, это меня совсем не успокаивает.

— Я хочу, чтобы ты знала одно, Хлоя.

— Что?