— Я полностью согласна с вами, мадемуазель. Итак, сейчас все, включая меня, выйдут из фургончика, и с Константином будет разговаривать Гийом Фожель. Моя коллега Ингрид удовольствуется ролью слушательницы. Все будет происходить тихо. Вы согласны?
Когда Ингрид вышла из фургончика, Лола сидела, поджидая ее, в машине, а над ее головой раскинулось небо необычайной красоты. Бескрайняя насыщенная синева, по которой плыли маленькие аккуратненькие тучки. К синеве, возвещая о близкой зиме, примешивался мерцающий белесый свет. В этом ледяном блеске фиолетовый корпус машины Лолы казался живым существом. Лола опустила стекло. Ингрид остановилась у дверцы.
— Он сбежал, потому что очень любил Ванессу. После ее смерти Константин почувствовал себя покинутым. Однако Ванесса совершенно точно не имела никаких дел с мафией.
— Должна сказать, это плохо.
— Почему?
— Ванесса искалечена албанскими мафиози, которые заслуженно пользуются репутацией очень жестоких людей, — а версия была логичной и стройной. Ну, что ж, зато сейчас мы уверены, что имеем дело с сумасшедшим. Ладно, Ингрид, продолжай.
— Фожель остается. Он попробует уговорить Константина вернуться в приют вместе с ним. Мальчик согласен пойти к врачу.
— Неужели это все, Ингрид?
— No! Wait![16]
Ванесса и Константин часто спорили.— Мне казалось, она не говорила по-румынски.
— Она всегда находила какого-нибудь мальчишку, и тот переводил. Очевидно, она пыталась приободрить его.
— Но если Ванесса чувствовала какую-то угрозу, она вряд ли стала бы рассказывать о своих проблемах мальчишке, которого жизнь и так не балует.
— That's right.[17]
Но она рассказала ему, что когда тебя что-то гнетет, чтобы полегчало, нужно говорить, писать или рисовать. И вот здесь дело поворачивается интересно: Ванесса сказала ему по секрету, что уже давно ведет дневник, и это ей помогает. Помогает жить.— Неужели мы наконец сделали шаг вперед?
Тут Лола позвонила Жерому Бартельми. Ингрид услышала, как она назвала его «мой любимый ученик». К концу разговора лицо Лолы приобрело задумчивое выражение, и она пересказала Ингрид, что узнала от лейтенанта: личный дневник не входил в число вещей, изъятых на Пассаж-дю-Дезир, обидчик клошаров не сообщил по делу Ванессы Ринже ничего существенного, Максима Дюшана днем вызывали в комиссариат на улице Луи-Блан.
— Поехали навестим Хлою и Хадиджу. Они не сказали полиции об этом дневнике. Я уже размечталась. Представь: в этом дневнике — имя возлюбленного, написанное крупными буквами. И, возможно, ключи к ящику Пандоры, началу начал.
— Да кто тебе сказал, что этот возлюбленный существует, Лола? Почему всем девушкам обязательно его иметь?
— Эта Ванесса была потрясающе красива.
— И что?
— Редкий случай, но я чувствую, что ты меня переспоришь. Поехали лучше в «Монопри».
— В который?
— В тот, что на улице Сен-Мартен, конечно. Мы же возвращаемся. Давай! В машину.
Первая партия в сражении с гриппом осталась за Лолой. Вслед за своей энергичной спутницей Ингрид поворачивала направо, потом налево, потом снова направо, поднималась по лестнице, потом вновь направо и налево — как быстро она шагает, когда исполнена решимости! Что она ищет? «Совместите несовместимое с помощью наших новых производителей! Ощущение шелка и крупная шотландская клетка. Соблазнительные колготки и чемпионские кроссовки. Превратите свой гардероб в бордель!» Голос, предназначенный для того, чтобы задерживать покупательниц у витрин, повторял эти соблазнительные слова в перерыве между двумя рекламными объявлениями и двумя отрывками фоновой музыки. Лола внезапно остановилась, сказала, что лексикон французов становится таким же грубым, как у американцев, бросила взгляд на Ингрид и снова рванула с места. Наконец они остановились у отдела канцелярских принадлежностей.
— Какого цвета?
Лола с чрезвычайно серьезным видом продемонстрировала два блокнота.
— Зачем это?
— Сюрприз, Ингрид. Так какого цвета?
— М-м-м… красного. Как твой халат.
— Держи, злючка.
Официально ресторан еще не открылся, однако они уселись за любимым столиком Лолы. Максим был на кухне, Хлоя накрывала столы в зале. Но Хадиджи видно не было.
— У нее кастинг, — объяснила Хлоя. — Она придет попозже.
— Тогда принеси нам чего-нибудь поесть, — попросила Лола.
— Да, но чего?
— Того, что уже готово. И пусть подогреют кофе.
— Конечно, мадам Лола.
Хлоя вернулась с двумя порциями вареной свинины с чечевицей. Она не забыла прихватить их фирменного вина.
— Если мы выпьем, то упадем лицом в тарелки, — заметила Ингрид.
— Есть — потребность желудка, а пить — это потребность души, — ответила Лола, наполняя бокалы.
— Кто это сказал?
— Брийя-Саварен.
— Не знаю такого.
— Неудивительно. Давай чокнемся. За дневных и ночных красавиц, то есть за Ингрид Дизель и Лолу Жост. И жуй как следует, моя милая, тогда проснешься.
— Чечевица на завтрак — это странно, Лола.
— Не будем преувеличивать. Уже четверть двенадцатого. А вот сиренево-желтый перуанский колпак за завтраком — это действительно странно.
— В «Монопри» была их распродажа.
— Тоже неудивительно.
— Я пока не буду его снимать, у меня никак не согреются уши.