— А ведь верно, — пришлось согласиться мне. — Она же давала аспирин Джудит. Ну, вы, женщины, всегда друг о друге все знаете.
Я болтал о чем попало, стараясь не дать Стелле снова исчезнуть. Мне было ясно, что она не склонна пускаться в извинения или объяснения среди базарной площади.
И меня осенило.
— Мне жарко и хочется пить, — сказал я. — Вам, наверное, тоже. Как вы относитесь к мороженому в кафе «Лаванда»?
Она поколебалась, потом кивнула:
— Благодарю вас. С удовольствием.
По крутым ступеням мы спустились в маленький темный зал, щеголяющий выставленными напоказ дубовыми балками. Стелла аккуратно сложила свои свертки и устроилась за столиком в углу. Я молчал, пока она обдумывала, что можно сказать, а чего нельзя, и все ее сомнения отражались у нее на лице.
— Вы огорчили нас, — наконец начал я.
Она кивнула:
— Простите. Я вела себя невежливо. А ведь вы пригласили меня к себе, познакомили со своими лучшими друзьями…
— Это как раз неважно. Но… Вы любите такое мороженое? Может быть, хотите к нему вафли?
— Мне следовало написать вам и все объяснить, Но я не могла придумать, что сказать… И телеграмма получилась ужасно невежливая… А мисс Фицджералд прислала мне такую дружескую записку… По правде говоря, я все-таки сочинила письмо с объяснением, Даже очень основательным: знаете, у меня часто бывают простуды, вот я и написала, что сильно простудилась, но я… я просто не смогла отправить это письмо, тем более вашей сестре.
— Не беспокойтесь, не надо объяснений, они ни к чему, когда вы придете?
Она вспыхнула до корней волос.
— Вот почему я и расстраиваюсь, дедушка не хочет, чтобы я ходила к вам.
— Вы хотите сказать, он вообще запретил вам бывать у нас?
Стелла кивнула и склонилась над мороженым. Она пыталась попробовать его, но слезы ей мешали.
— Почему вы не хотите сказать мне, в чем дело, вы ведь знаете, правда?
Она прошептала.
— Да… — Потом очень серьезно посмотрела на меня и продолжала: — Даю вам честное слово, это не потому, что дедушка недружелюбно относится к вам или к мисс Фицджералд. Это вообще не имеет к вам никакого отношения.
— Конечно, — ответил я. — Я понимаю, что все дело в доме.
Она посмотрела на меня с облегчением, но ничего не сказала.
— Вы не хотели нам об этом говорить, чтобы не беспокоить нас, — догадался я.
— Да. — Она жадно ждала, что я скажу дальше.
— Кто-то сообщил капитану, что в доме появляются привидения, и он в это поверил, так?
— Вот именно! Ах, как я благодарна вам за то, что вы понимаете! Но, видите ли, я подумала: а если это все неправда, и вы, узнав, что говорят люди, начнете зря тревожиться. Я все-таки очень надеюсь, — добавила она поспешно, — что это неправда.
Я уклонился от ответа.
— Расскажите, какие ходят слухи, а я вам скажу, что правда, а что нет.
— Я не очень-то много слышала, — ответила Стелла. — Потому что едва Сузи заикнулась об этих случаях, дедушка тут же ее уволил. Она вернулась в кухню ужасно сердитая и заявила, что ему следовало бы сказать ей спасибо, ведь она передала ему, что у вас по лестнице ходит белая монахиня, ломая руки. Будто бы ее видела ваша служанка и упала в обморок, и вы нашли ее без чувств на полу.
Я усмехнулся. Что ж, могло быть и похуже.
— Поверьте мне что никто никакой белой монахини у нас не видел. О, как я рада!
— А дедушка с вами об этом говорил?
— Да потому что к слову пришлось. Я ему как-то сказала, что вы не будете очень уж сильно волноваться, если в доме действительно обнаружатся привидения. Потому что мисс Фицджералд их не боится. И предположила, что, может быть, «Утес» навещает призрак моей прапрабабки. Ведь дом строили для нее, и она его очень любила.
— Ваша прапрабабка нас тоже не навещала. И что же дедушка вам ответил?
— Он рассердился. Он сказал, что все это отвратительные, вредные сплетни и он запрещает мне их упоминать при нем, запрещает бывать в «Утесе», и — лицо у нее напряглось, — он заставил меня отправить ту ужасную телеграмму.
— Пожалуйста, забудьте об этой телеграмме! Лучше послушайте: я хочу рассказать вам о вещах действительно важных, о чем никто в Биддлкоуме не знает. В «Утесе» и правда происходит что-то странное, и мы считаем, в этом повинна какая-то особая атмосфера, хотя я думаю, что призраков в доме все-таки нет.
Стелла слушала с жадным интересом, а я рассуждал об эманациях и субъективном восприятии, о том, как эмоции впитываются в материю, и о прочих подобных феноменах. Но всю правду я ей не сказал. Я объяснил, что у Лиззи было что-то вроде галлюцинации, но не упомянул о белой фигуре, которую она будто бы видела. Я умолчал и о свете в детской; словом, в основном я распространялся о вздохах и о том, что в мастерской на всех находит мрачное настроение.
Некоторое время Стелла сидела, погруженная в невеселые думы.
— Мне ужасно жаль, — сказала она наконец, — выходит, одна комната в доме для вас пропадет. Видно, в ней обитает не очень счастливый дух знаете, — продолжала она, слегка покраснев, — говорят какой-то из моих двоюродных дедов слишком много пил: может в доме остались мучившие его кошмары.