Тайна утренней зари

Пивоваров хранил формулу сплава для оболочки ракеты отдельно, в сейфе. — Под семью замками, — шутили сотрудники. На просьбу конструкторов Сфинкс опять пробормотал что-то невнятное, но все же открыл сейф и достал документы.

Про Пивоварова недаром говорят, что в любом веществе он с закрытыми глазами видит атомы, чувствует их взаимодействие и связь. «Человек с необыкновенным пространственным воображением» — говорят о нем специалисты. От Пивоварова Кузьмин и Летягин узнали, какие атомы входят в состав нового сплава и как они расположены. Наконец, и Силантьев приблизился к столу главного инженера.

— Делать нечего: взялся за гуж — не говори, что не дюж! — Всеволод Александрович развел руками, давая понять, что пересилил себя и начинает интересоваться работами структурщиков.

— Мы должны сознаться, товарищи, что до сих пор действовали в разнобой, — сказал Летягин, прощаясь с сотрудниками бюро. — Начиная с сегодняшнего дня, мы должны сделать все, чтобы идти параллельными путями. Но если мы не пойдем навстречу друг другу, мы рискуем никогда не встретиться.

— На твоем месте, Павел, я не взялся бы пересматривать законы геометрии, — вмешался в разговор Кузьмин. — Скажи лучше, что впредь нам придется постоянно работать совместно со структурщиками. Или, быть может, мы предложим Николаю Александровичу подчинить спецбюро моторному цеху? — заключил он, весело подмигивая Летягину.

В моторный цех оба молодых человека возвращались почти друзьями. Силантьев молча следовал за ними. У двери в цех главный конструктор внезапно обратился к Летягину:

— Знаешь, Павлик, твои геометрические аллегории заставили меня вспомнить об одном элементарном правиле, очевидно, забытом тобой. Правило это гласит: самая простая геометрическая фигура имеет три стороны — и никогда не меньше. Ну, а если сблизить две прямые линии, они образуют только угол, — кожа на лбу Силантьева собралась в три глубокие складки и в глазах засветилось ироническое выражение, столь хорошо знакомое его ученикам.

16

Геннадий Кузьмин, разумеется, шутил, предлагая подчинить бюро структурного анализа моторному цеху. Но в глубине души юноша сознавал, что даже шуткой этой он высказал свое новое отношение к проблеме усовершенствования мотора и тем самым принял на себя определенные обязательства перед Павлом Летягиным. Положение, в котором оказывался теперь Геннадий, было для него сложным и непривычным. Разноречивые и тревожные мысли владели юношей; ему внезапно надоели обычные шум и суета, и даже нежное дуновение ветерка беспокоило его и раздражало.

В детстве Геннадий часто слышал от отца сказку о незадачливом лесорубе. Подрубая дерево, тот с такой силой ударял топором, что щепки летели ему в лицо, грозя выколоть глаза. Сначала Геннадий смеялся над несообразительностью лесоруба, но однажды отец закончил сказку словами: «Не усердствуй сверх разума». Повзрослев, Геннадий понял значение отцовских слов и мысленно пообещал себе никогда не подражать излишне усердному лесорубу.

Еще в школьные годы и позже, в университете, Геннадий с недоумением и некоторым сожалением смотрел на тех из своих товарищей, в глазах которых одно какое-нибудь увлечение способно было затмить весь остальной свет. Один из лучших учеников профессора Бокова — Геннадий Кузьмин, мастер боксерской перчатки и несменяемый конферансье на вечерах художественной самодеятельности, которого многие из товарищей не без зависти называли факультетским Демосфеном, вызывал всеобщее восхищение. Множество его способностей с лихвой поглощало его кипучую энергию, и Геннадий не чувствовал необходимости растрачивать се на жаркие научные споры.

И в институте межпланетных сообщений он продолжал соблюдать свои прежние жизненные правила, — более, может быть по привычке, чем из убеждения. Клава Артемьева однажды заметила, что на трибуне Кузьмин совмещает в одно и то же время доцента и декламатора, на ринге заменяет полдюжины здоровенных парней, а на паркете танцевального зала — целый ансамбль пляски. Что ж, Геннадия вполне устраивала подобная репутация.

Молодой инженер всем сердцем был предан идее конструирования совершенной системы охлаждения реактивных моторов и деятельно помогал главному конструктору. Помощь эта получила у Силантьева высокую сценку, что подняло Геннадия в глазах начальства, а главное в глазах общества. Кроме того, Всеволод Александрович, будучи другом их семьи, называл юношу восходящей звездой и не раз подымал за его будущее бокал живительной жидкости, приготовленной по собственному рецепту и называемой «Дьявольской смесью» или «Смертью медведя». Успех давался легко и не было причины задумываться…