Тайна утренней зари

Остряки утверждают, будто за последние четверть века лишь две вещи остались в Москве неизменными: храм Василия Блаженного и толпы горожан, наводняющие каждое утро станции метрополитена. Несмотря на все электробусы и движущиеся тротуары, метро и сегодня представляет излюбленное средство передвижения москвичей.

Среди многочисленных пассажиров, садящихся в поезда на станции метро «Маяковская» в половине девятого, находился высокого роста старик, бодрый на вид, свежевыбритый и надушенный. Очки в массивной роговой оправе прикрывали зеленые, глубоко запавшие в орбиты глаза. Как и обычно, старик остановился перед длинным рядом автоматических касс. Заметив автомат, возле которого никого не было, подошел к нему, опустил монету и приоткрыл крышку ящичка, откуда выталкиваются билеты. Вместо билета в ящичке оказалась монета, — автомат не работал. Тогда старик направился к другой кассе. Он сделал уже несколько шагов, но вдруг обернулся и рывком бросился назад, к первому автомату. Там какой-то человек вынимал из ящичка монету.

— Так всегда бывает с рассеянными, — ворчливо произнес старик. — Видел ведь, что автомат не работает, а взять обратно монету — забыл. Дайте мне ее, пожалуйста!

Вежливые слова Всеволода Александровича, а это был именно он, — совсем не вязались с его действиями: видя, что неизвестный не спешит возвратить ему монету, он грубо вырвал ее из рук и с силой сжал в пальцах. Металлический кружок треснул и раздвоился…

В тот же день мы видим Силантьева в кабинете у полковника государственной безопасности. На столе лежат обе половинки монеты, вынутой из ящичка автокассы. В пустом пространстве между ними был найден кусок микропленки. Разломив монету, Силантьев засветил негатив и, таким образом, уничтожил его. Тут же находятся и вещи, найденные на квартире у инженера.

— Все доказательства против вас, — обращается полковник к Силантьеву. — Вы занимались шпионажем. На пленке, найденной нами, вы засняли данные, представляющие в данный момент государственную тайну.

— Доказательства? У вас нет никаких доказательств, — отрицает Силантьев, упрямо покачивая головой. — Разве запрещено любителю заниматься микрофотографией? Что же касается этой пленки, то, признаюсь, я в самом деле заснял один секрет… Не думаю, однако, чтобы вы привлекли меня за него к ответственности, — дело идет о полотне известного художника, которое он хочет представить на Всесоюзную выставку этого года. До поры до времени он держит свое произведение в строжайшей тайне. Мне же как раз представился случай сфотографировать новое полотно, и я готовился преподнести автору в подарок негатив. Дескать в другой раз, приятель, лучше храни свои секреты! Между прочим, вот вам самое лучшее доказательство моей правоты: среди моих вещей вы можете найти копию микропленки с фотографией картины.

Действительно, среди различных фотоприборов, пленок и реактивов из богатого арсенала фотолюбителя Силантьева нашелся и негатив фотоснимка с картины художника Герасименко «Покоренный океан». Но полковник не торопится признать эту находку доказательством невиновности главного конструктора. После того, как Силантьева выводят из кабинета, офицеры государственной безопасности продолжают тщательно исследовать вещи, найденные на его квартире.

— Сразу видно, что имеешь дело со старомодным человеком… Существует столько аппаратов с моментальным проявлением, а он держит у себя дома целый магазин химикатов. И какой неиссякаемый запас фотобумаги! Здесь должно быть несколько тысяч листов, не так ли, товарищ капитан?

— Да, не менее шести тысяч, — соглашается капитан Ерохин, бросая беглый взгляд на гору бумаги на столе. — Что же ты думаешь с ней делать, Радомский?

Его помощник — молодой лейтенант отвечает без запинки:

— Пакеты, правда, кажутся новыми. Все же не мешает вскрыть их и убедиться, не спрятано ли там внутри чего-нибудь.

Считая, что отгадал мысль своего начальника и довольный собственной сообразительностью, лейтенант ловко вскрывает один из пакетов.

— Стой!

Голос Ерохина звучит строго и властно, рука опускается на плечо лейтенанта.

— А если то, что мы ищем, спрятано не между листами, а на одном из них? Можно просматривать любые бумаги, но фотобумагу необходимо проявлять.

Томительно долго тянется время в фотолаборатории при красном свете. Один за другими погружаются листы бумаги в проявитель. Капитан, организовал эту работу, как говорит Радомский, «в широких масштабах», — налил проявитель во множество ванночек, расставленных и на столе и на полу. Одна, две, три тысячи проявленных листов… Ничего. Неужели вся работа окажется бесцельной? Бросить? Нет, нет, нужно продолжать до последнего листа.

Еще тысяча, тысяча пятьсот, две тысячи… И снова никакого результата. Но проходит еще полчаса, и на столе полковника появляется фотография какой-то схемы со множеством формул…