Тайна, в которой война рождалась… (Как империалисты подготовили и развязали вторую мировую войну)

«Для безопасности России, – пишет Черчилль, – требовалась совершенно иная внешняя политика… Мюнхен и многое другое убедили Советское правительство, что ни Англия, ни Франция не станут сражаться, пока на них не нападут, и что даже в таком случае от них будет мало проку. Надвигавшаяся буря была готова вот-вот разразиться. Россия должна позаботиться о себе».

До последнего момента Советское правительство изыскивало пути заключения прочного союза с западными державами и уклонялось от предложений, которые делались Германией. С середины августа 1939 г. германская сторона начала действовать особенно настойчиво. По поручению правительства немецкий посол в Москве Шуленбург заявил:

«Если Россия предпочтет союз с Англией, она неминуемо останется одна лицом к лицу с Германией, как в 1914 г. Если же Советский Союз предпочтет взаимопонимание с нами, он обретет безопасность, которую так хочет, и получит все гарантии для ее обеспечения».

20 августа правительство Германии направило в Москву телеграмму. Берлин ставил вопрос о немедленном приезде в Москву своего министра иностранных дел для заключения договора о ненападении.

У Советского правительства не оставалось выбора. Единственная возможность обеспечить в тех условиях безопасность страны, хотя бы на некоторое время, заключалась в том, чтобы принять сделанное германским правительством предложение. В связи с безрезультатностью попыток договориться с Англией и Францией о создании коллективного фронта защиты мира от агрессии и учитывая опасность войны одновременно с запада и востока в условиях изоляции, без союзников, правительство СССР в конце концов вынуждено было пойти на подписание советско-германского договора о ненападении.

Расчеты мюнхенцев спровоцировать столкновение Советского Союза с Германией были сорваны. (8)

Второй Мюнхен – за счет Польши?

Дыхание августа становилось все более горячим. Не объявляя открыто, Германия полным ходом проводила мобилизацию. По подсчетам французского посольства в Берлине, она должна была иметь под ружьем уже около 2 млн. человек. Разведка сообщала о концентрации немецких войск на восточных границах рейха. Спешно заканчивалась уборка урожая, для ее ускорения на полях работали школьники.

В середине месяца Черчилль в сопровождении начальника французского генерального штаба Гамелена посетил укрепления на южном участке границы с Германией. Часовые сидели, скрючившись в окопах наблюдательных пунктов, глубокие подземные казематы линии Мажино загружались боеприпасами. Противоположный берег Рейна казался безлюдным, мосты были разведены или заминированы. У аппаратов круглосуточно дежурили офицеры, готовые взорвать их по первому сигналу. Высказывались опасения, что гитлеровцы могут обойти линию Мажино с юга, на проходах к Базелю устанавливались тяжелые орудия.

Париж, как обычно летом, был малолюден, «высший свет» разъехался по курортам. Но витрины фешенебельных магазинов, укрытые мешками с песком, и наскоро устроенные бомбоубежища говорили о близости военной опасности. В официальных кругах царило беспокойство. Все очевиднее становилось, что авантюристический курс правительства, на протяжении предвоенных лет делавшего ставку на соглашение с Гитлером, привел страну на порог катастрофы. Французские буржуа были встревожены, они боялись войны, боялись поражения, так как знали, что страна была плохо подготовлена к войне. Однако еще больше они боялись победы – крах фашистской Германии означал бы крушение оплота реакции в Европе и укрепление демократических сил. В памяти вставало лето 1936 г., занятие заводов французскими рабочими. Воспоминание заслоняло угрозу, нависшую со стороны фашистского рейха. Все, что угодно, только не Народный фронт! В глубине души буржуа надеялись на новый Мюнхен – за счет Польши.

Немало было и откровенных пораженцев. «Гитлер восстановит порядок в доме. Что в том, если французская территория будет оккупирована вермахтом, раз мы будем навсегда избавлены от кошмара занятия заводов» – так полагали многие финансисты и промышленные магнаты. «Умереть за Данциг?» – писал будущий коллаборационист М. Деа, призывавший, укрывшись за линией Мажино, предоставить Польшу ее собственной судьбе. «Пятая колонна» делала свое черное дело.