Читаем Тайна Воланда полностью

Но особый интерес представляет лагинский роман «Голубой человек». Его герой — молодой и очень интеллигентный рабочий транзисторного цеха, студент-заочник и участник художественной самодеятельности. Он жалеет, что не получил путевку в санаторий, готовится дебютировать в роли Евгения Онегина, но вместо этого попадает в Москву 31 декабря 1893 года по старому стилю и становится обладателем сундучка — «деревянного, крашенного в голубую краску». В старой Москве «Онегин» видит Триумфальную арку и спит на большом сундуке в каморке сапожника. Синей кожи здесь нет, зато есть лампа с «самодельным абажуром из толстой синей сахарной бумаги», — она «низко свисала над сапожницким верстаком, заваленным нехитрым инструментом и обрезками кожи». Упоминается и Моисеевская площадь. Оказавшись в прошлом, герой начинает активно вмешиваться в ход истории, — он встречается с молодым Ульяновым, пророчествует о победе революции и тем самым сеет зерно, из которого прорастает будущее. Круг замкнулся.

Транзистор — устройство, использующее эффект дырочного и электронного перехода. Переход «транзисторного» человека совершается в тот момент, когда он засыпает в маленьком кинотеатре, расположенном поблизости от Пушкинской площади. Про это помещение Лагин пишет: «Каждый раз, когда двери открывались, из него валили на улицу густые клубы пара, как из бани». И еще: оказавшись в дореволюционной Москве, герой встречает банщика, играющего на мандолине и вспоминает о встрече с чешской рабочей делегацией. В тексте упомянуты и два чешских писателя — Я.Гашек и С.Чех.

…"Словно сквозь темный кристалл я вижу в этой голубой пустыне без начала и конца величественное существо в белых одеждах. Век за веком оно ждет озарения Духом Божиим". Видение Артура Бертона — героя «Овода» — сбывается через тринадцать лет: «…Казалось, это некий грозный дух снеговых вершин, увенчанный радугой и облаченный в белоснежные покрова…». И далее: «…Он стоял над ними неподвижный, похожий на призрак в своем белом облачении». Такими словами Войнич описывает кардинала Монтанелли.

Подобно библейскому Иову, Монтанелли пережил жестокое испытание веры и удостоился высочайшего озарения: в конце романа его голосом вещает сам Бог-Отец, пославший Сына на смерть для спасения людей. «Я есмь Сущий, — говорит Господь голосом Монтанелли. — Я глядел на вас, на вашу немощность и ваши печали и на малых детей, играющих у ног ваших. И душа Моя исполнилась состраданием к ним, ибо они должны умереть. Потом Я заглянул в глаза возлюбленного Сына Моего и увидел в них искупление кровью. И я пошел Своей дорогой и оставил Его нести Свой крест».

Именно так следует понимать проповедь, прочитанную кардиналом после расстрела его незаконнорожденного сына, — если, конечно, правильно расставить прописные буквы. Очень важную роль здесь играет дароносица: она именуется ковчегом и служит ключом к тайне «радужной» инициации.

«Дьякон подал ему золотой ковчег…».

«…Он тоже идет вперед, сжимая в руках ковчег со Святыми Дарами».

«Он взглянул на причастие за хрустальной стенкой ковчега».

«И тогда из-за хрустальной стенки ковчега послышался голос, и пока он говорил, кровь капала, капала…».

«И снова послышался голос из ковчега…».

«И голос снова ответил ему…».

«И он увидел их глаза, жадно устремленные на ковчег…»

«Он схватил ковчег со Святыми Дарами, поднял его высоко над головой и с размаху бросил на пол».

«Перечитайте „Овода“», — советовал Бартини. Схематичные герои «революционного» романа оказались знаками шифра: «увенчанный радугой» Монтанелли указывает на будущего хранителя Ковчега Завета, Артур — умерший, сошедший в ад и воскресший, — это Иисус, а возлюбленная Овода (псевдоним «Таон» — «Атон»), ставшая шифровальщицей подпольной организации, символизирует собой тайную школу. Чтобы намекнуть на связь «Атона» с Ковчегом Завета, Войнич сравнивает Монтанелли с Давидом, а Джемму — с царицей Савской. Очевидно, писательница знала, где спрятана величайшая святыня человечества: герои романа борются за освобождение Италии от австрийцев, а девушка, которая любит Овода — венгерская цыганка. Австро-Венгрия? Слово «цыганщина» по-французски — «boheme». Богема. Таким способом Войнич зашифровала Богемию — область в Австро-Венгерской империи, населенную чехами.

11. «БАРТИНИ ЛАЗНЕ»

Мы убедились в том, что «чешский след» в книгах «Атона» существует и ведет к Ковчегу. Но всемирно-историческое значение этого артефакта — прошлое и будущее — требует от нас беспримерной массированности доказательств.

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев бизнеса
10 гениев бизнеса

Люди, о которых вы прочтете в этой книге, по-разному относились к своему богатству. Одни считали приумножение своих активов чрезвычайно важным, другие, наоборот, рассматривали свои, да и чужие деньги лишь как средство для достижения иных целей. Но общим для них является то, что их имена в той или иной степени становились знаковыми. Так, например, имена Альфреда Нобеля и Павла Третьякова – это символы культурных достижений человечества (Нобелевская премия и Третьяковская галерея). Конрад Хилтон и Генри Форд дали свои имена знаменитым торговым маркам – отельной и автомобильной. Биографии именно таких людей-символов, с их особым отношением к деньгам, власти, прибыли и вообще отношением к жизни мы и постарались включить в эту книгу.

А. Ходоренко

Карьера, кадры / Биографии и Мемуары / О бизнесе популярно / Документальное / Финансы и бизнес
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное