Тайна Воланда

том же 1944 году, когда был написан «Сын полка» (алмаз и труба), появился

рассказ

И.Ефремова

«Алмазная

труба».

Катаев

пишет

в

своей

автобиографической повести «Алмазный мой венец»:

«Мы много и упорно работали в газете „Гудок“, предназначенной для

рабочих-железнодорожников. По странному стечению обстоятельств в

„Гудке“ собралась компания молодых литераторов, которые впоследствии

стали,

смею

сказать,

знаменитыми

писателями,

авторами

таких

произведений, как „Белая гвардия“, „Дни Турбиных“, „Три толстяка“,

„Зависть“, „Двенадцать

стульев“, „Роковые

яйца“, „Дьяволиада“,

„Растратчики“, „Мастер и Маргарита“ и много, много других. Эти книги

писались по вечерам и по ночам, в то время как днем авторы их сидели за

столами в редакционной комнате и быстро строчили на полосках газетного

срыва статьи, заметки, маленькие фельетоны, стихи, политические

памфлеты, обрабатывали читательские письма и, наконец, составляли счета

за проделанную работу».

Катаев, Булгаков, Ильф и Петров… Кто остался на «алмазной трубе»?

Юрий Олеша. Возьмем, к примеру, его знаменитый мемуар под названием

«Ни дня без строчки» и откроем последнюю страницу:

"Я очень часто ухожу очень далеко, один. И тем не менее связь моя с

некоей станцией не нарушается. Значит, я сам в себе живу? Как же так?

Неужели я ношу в себе весь заряд жизни? Неужели весь провод во мне? И

весь аккумулятор? Это я — вся моя жизнь? Этого не может быть. Очевидно, при каждом моем шаге с тех пор, как я явился в мир, мною заведует внешняя

среда, очевидно, солнце, которое все время держит меня на проводе, на

шнуре — и движет мною, и является моей вечно заряжающей станцией.

Оно проступает в виде мутно светящегося круга сквозь неплотную, но

почти непроницаемую преграду туч — всего лишь проступает, и, смотрите, все же видны на камне тени. Еле различимо, но все же я вижу на тротуаре

свою тень, тень ворот и, главное, — даже тень каких-то свисающих с дерева

весенних сережек!

Что же это — солнце? Ничего не было в моей человеческой жизни, что

обходилось бы без участия солнца, как фактического, так и скрытого, как

реального, так и метафорического. Что бы я ни делал, куда бы я ни шел, во

сне ли, бодрствуя, в темноте, юным, старым, — я всегда был на кончике

луча".

Солнце Олеши — «фактическое» и «скрытое», «реальное» и

«метафорическое». Именно так: «тайное солнце» магов и алхимиков (оно же

— «полночное солнце», «темное пламя», «огненное масло», «красный лев») к нашему «фактическому» светилу отношения не имеет. Это лишь

метафора, — как нарисованный очаг в каморке папы Карло. (В «Золотом

ключике» тоже два солнца: бутафорское светило встает над игрушечным

городом, а истинное — светит «со сводчатого потолка сквозь круглое окно»).

Итак, писателю Олеше известны очень узкоспециальные вещи: «тайное

солнце» управляет людьми. Не посещал ли он астральным образом

некоторые «братские» планеты? «Я очень часто ухожу очень далеко, один. И

тем не менее связь моя с некоей станцией не нарушается». Но самое

интересное признание автор делает в самом конце книги: оказывается, отбор

эпизодов подчинен замыслу таинственного человека, объясняющего тайны

мироздания и управляющего грезами Олеши:

"Он все возвращался к теме света. Материальный мир создан светом.

Называйте это как хотите — квантами, атомами, но это свет, это солнце.

— Все создано солнцем? — спросил я.

— Конечно!

Ему можно было поверить хотя бы потому, что в конце концов он

говорил школьные вещи. Ему просто нельзя было не поверить, поскольку

он…"

Здесь Олеша интригующе замолкает. Кто же этот человек, говорящий

«школьные вещи» о солнце?

16. «ПОД РАДУЖНЫМ ОПЕРЕНИЕМ»

«Я всегда был на кончике луча», — пишет Олеша, намекая на

египетский Атон — диск с опущенным вниз веером лучей-рук. На кончиках

лучей — крохотные кулачки с анхами — ключами бессмертия. Это

человеческие души, управляемые солнцем («Вани Солнцевы») — жрецы и

фараоны. А на розенкрейцеровских гравюрах царствующее светило

изображалось с ногами-трубами.

«…Ко мне, по доброй воле, само, раскинув луч-шаги, шагает солнце в

поле!» У этого стихотворения очень длинное название — «Необычайное

приключение, бывшее с Владимиром Маяковским летом на даче». И дата: 1920 год. Миллионы советских школьников учили наизусть — про то, как

один из основоположников социалистического реализма пригласил Солнце

на чай. Посидели они запанибрата и договорились о совместной

деятельности: «Я буду солнце лить свое, а ты — свое, стихами». Дуэт стихов

и света поэт сравнивает с… двустволкой!

(Солнечные

«луч-шаги» — две

трубы?

Вспомните

фамилию

поэта-халтурщика

в

«Двенадцати

стульях»:

Ляпис-Трубецкой.

Его

прототипом считается Маяковский. Lapis Exilis — одно из названий

Философского Камня. Труба и Камень?!)

Давайте поверим на слово пролетарскому поэту: в июле двадцатого года

с ним случилось что-то необыкновенное. Не отмечено ли это событие в

других произведениях Маяковского? Возьмем, к примеру, знаменитую

сатирическую пьесу «Клоп»: некий Иван Присыпкин расстается с невестой

Зоей (по-гречески — «жизнь») и вообще порывает со своей прежней жизнью

— бросает работу, выходит из партии, меняет имя и фамилию, покидает