Тайна Воланда

С 1918 года «Навигатором» становится Жан Кокто — парижский литератор, кинодраматург и художник. В списке Навигаторов он был двадцать третьим Иоанном (Жан — Иоанн) и умер в том же году, когда скончался папа Иоанн XXIII. За три года до смерти папа опубликовал странную энциклику на тему «драгоценной крови Христовой». Как поговаривали ортодоксы, это пастырское послание исказило основы христианской веры. Там утверждалось, в частности, что искупление человечества совершилось кровью Иисуса, — при вопиющем пренебрежении остальными подробностями, весьма важными для католического канона. Консервативное крыло Ватикана не одобряло и восточную политику Иоанна XXIII. Он был первым папой, протянувшим руку «безбожной» Москве. Через несколько лет после неожиданной смерти понтифика были напечатаны «Пророчества папы Иоанна XXIII» — темные и бессвязные. В анонимном предисловии говорится, что автор являлся членом общества. наследующего древним розенкрейцерам.

Но самое удивительное совпадение мы обнаружили в пророчествах ирландского монаха-визионера Малахии, жившего и XII веке. Он перечислил 52 будущих папы, дав каждому условное имя и предельно лаконичную характеристику. Иоанн XXIII — «Пастор и Навигатор». Может быть, пророк имел в виду двух разных людей, связанных между собой каким-то не совсем очевидным образом?

(Если верить Малахии, нынешний местоблюститель трона Св. Петра Иоанн Павел II — предпоследний, а последним будет «Flos florum». «Цветок цветков». С пророчеством о пятьдесят втором папе связывали самые загадочные строки «Божественной комедии» — про грядущего обновителя церкви по имени «Пятьсот Пятнадцать». DXV. Все комментаторы Данте сходились на том, что вторую и третью цифры следует поменять местами: латинское слово DVX — «вождь». Самые смелые толкователи писали о новом воплощении Св. Петра или даже Моисея).

Как и следовало ожидать, Кокто нигде не пересекался с Анджело Ронкалли — будущим папой. Но в I960 году «Навигатор» участвовал в реставрации лондонской церкви Богоматери Французской, пострадавшей от бомбежек. Он написал странное распятие, изобразив только нижнюю часть креста и ноги до колен — неизвестно чьи. Зато другие детали нам уже знакомы: под ступнями жертвы цветет гигантская роза — «цветок цветков», — а в небе зияет круглая черная дыра. Среди плачущих женщин и римских воинов стоит сам Кокто, а в стороне от людей за происходящим наблюдает большая птица, отчетливо стилизованная под египетского Гора — сына Ра. Дешифровщик должен сообразить, что птица — аллегория какого-то человека, имеющего прямое отношение к тому, что происходило на Голгофе. Возможно, он являлся современником Кокто. Чтобы до конца разгадать живописную шараду, нужно вспомнить другой символ соколиноголового Гора — Атон, крылатый солнечный диск.

Может быть, истинный «Навигатор» — Роберто Бартини? Именно на эту «должность» могут указывать многочисленные астронавигаторы из «Туманности Андромеды» и «Часа Быка», гриновский мальчик Санди, ставший штурманом и даже эпизодический персонаж Стругацких — прогрессор, носящий имя-перевертыш Шуштулетидоводус. В текстах «Атона» нетрудно увидеть и другие пересечения с «Сионской Общиной». По древнему уставу это сообщество должно состоять из 121 человека: «Сто двадцать одну Маргариту обнаружили мы в Москве…». Степеней посвящения — пять, причем третья сверху напоминает о Бендере — «Командор». У деревни Сиони Бендер «скакал и плясал», словно Давид перед Ковчегом. А какую песню запел собесовский огнетушитель, приведенный в действие Остапом? «Коль славен наш Господь в Сионе»! Командором именует Маяковского В.Катаев, а в записной книжке пролетарского поэта есть парижский адрес и телефон Жана Кокто. Булгаковский поэт Рюхин (списанный с Маяковского) привозит связанного Ивана в клинику Стравинского. Услышав фамилию Берлиоза, дежурный врач спрашивает: «Это… композитор?». Иван отвечает, что «композитор — это однофамилец Миши Берлиоза». Но был и другой однофамилец — известный композитор Стравинский, — русский парижанин, один из ближайших друзей Жана Кокто. Именно Стравинский переводил беседу Кокто и Маяковского в 1926 году. Об этой встрече Кокто упоминает единственный раз — в маленьком эссе «Стравинский». А годом раньше появляется «Собачье сердце» — повесть о том, как московский хирург Филипп Филиппович Преображенский сотворил человека. О профессоре сказано: «маг и чародей», «высшее существо», «волшебник», «умственного труда господин, с французской остроконечной бородкой и усами седыми, пушистыми и лихими, как у французских рыцарей». А далее следует прямой намек на Меровингов — «королей-волшебников»: «Филипп Филиппович горделиво поднял плечи и сделался похож па французского древнего короля».