Несколько казачьих станиц отправили в Псков — помочь единственному городу Северо-западного края, который еще сопротивлялся иноземцам. Еще 2,5 тыс. казаков ушли в Калугу и остановили появившиеся у ее стен авангарды Сагайдачного. Особую опасность представлял Заруцкий. Все оборонительные и созидательные меры ничего не стоили, если бы ему удалось вновь развязать гражданскую войну. Против него назначили Ивана Одоевского, приказав ему собирать рать из служилых Владимира, Суздаля, Рязани, Тулы, Брянска, Ельца, Тарусы. Атаман узнал, что на него скликают силы и из Михайлова ушел к Лебедяни. Одоевский в конце апреля выступил за ним. Заруцкий стал отступать к Воронежу, но в мае царское войско догнало его. Бились в степи два дня “беспрестанно”. Однако атаман уже терял авторитет у казаков, имя “воренка” после избрания Михаила привлекало все меньше, а примкнувший сброд был сомнительными вояками. Одоевский победил, отбил всю артиллерию, обоз. Заруцкий бежал на Медведицу, 2,5 тыс казаков отдилились от него, пошли в Москву и принесли повинную. Но и Одоевский не добил врага. В степях рыскали татары, а дворянам и детям боярским южных городов вовсе не улыбалось оставлять свои края беззащитными. Войско вернулось в Тулу.
Царь между тем въехал в Москву, торжественно встреченный Земским Собором и ополчением. 11 июля Михаила венчали на царство в Успенском соборе. Были награждены руководители освободительного движения. Дмитрий Трубецкой получил в вотчину богатую Вагу, Пожарского пожаловали в бояре, Минина в думные дворяне. Но правительство сформировалось крайне слабое. 16-летний Михаил никогда к правлению не готовился, комплексовал. И, естественно, выдвинулись родственники. Это тоже можно было понять, после стольких лет междоусобиц кому можно было доверять, кроме родни? Но отец царя Филарет оставался в плену, а толкового и мудрого дядю Ивана Романова оттерли в сторону. Михаил целиком оставался под влиянием матери, недалекой инокини Марфы, а главными советниками стали родственники по ее линии, Борис и Михаил Михайловичи Салтыковы. Они не были изменниками, как их дядя Михаил Глебович Салтыков, Борис участвовал в освободительном движении, пусть и на вторых ролях. Да вот только людьми были неумными, крайне вздорными и тщеславными.
Посольство, отправленное в Речь Посполитую с предложениями о мире и размене пленных, вернулось ни с чем. Поляки избрания Михаила не признали, объявив “законным” царем своего Владислава. Приходилось воевать, а казна была пуста совершенно. Например, коломенский воевода докладывал: “Денег твоему Госудереву Величеству собрать нальзя. Не с кого”. Рязанский архиепископ писал, что край “разорен до конца”. Уцелевшие дворяне и дети боярские предпочитали оставаться в поместьях, чтобы восстановить хозяйство, а при необходимости защитить близких. Но другие служилые, потерявщие все, что имели, потянулись в Москву — единственное место, где они могли пристроиться к делу и получить хоть какое-нибудь жалование, чтобы прокормиться. Началось формирование армии.
Положение Руси отчасти облегчалось ошибками ее противников. Шведский король при всех своих военных талантах был посредственным политиком. Он возмечтал стать полным хозяином на Балтике. Завоевания в России счел уже обеспеченными, для окончательного усмирения оставил под Новгородом наемников и объявил войну Дании, выступив против нее с лучшими войсками. А в Речи Посполитой пошел разлад. Литовские паны настаивали на активизации войны с Россией — надеясь за счет захватов увеличить собственные владения. А польские магнаты скаредничали, не желая нести лишних расходов ради приобретений короля и литовцев. К тому же их собственным владениям угрожали турки. Очередным яблоком раздора между Стамбулом и Варшавой стала Молдавия — в период турецкой смуты поляки стали сажать на молдавский престол своих ставленников и считали их своими вассалами. Теперь же Порта вновь окрепла, развязала руки в Закавказье и нанесла несколько поражений войскам Потоцкого и Жолкевского. И находившийся в плену Шеин сумел передать в Москву: “У Литвы с Польшей рознь большая, а с турками мира нет; если государевы люди в сборе, то надобно непременно литовскую землю воевать и тесноту чинить, теперь на них пора пришла”.