Тайна всех тайн

— А тогда я не понимаю… Как же тогда вы?.. Ну хорошо; ну пусть он был неправ; пусть он был — неполноценный, что ли… «Моральный урод», что ли. — Игорь вдруг сильно, не хуже Людочки покраснел. — Но изобретение-то было отличное!.. Мало ли, что мы теперь далеко ушли? Теперь — другое дело… Это всё равно как если бы прочесть мемуары екатерининских времен и узнать, что у кого-то в имении в те дни одна электрическая лампочка горела… На конюшне! Так ведь это же был бы — гений! Так почему же вы… вы-то был и хорошие?! Почему же вы не помогли ему? Не защитили его… от него же от самого?.. Я что-то путаю, но… Надо было — к правительству, к министрам, к царю… К президенту Академии! Кто-то должен же был выслушать!.. Почем я знаю, к кому тогда обращались? Надо было!.. Нет, это у меня не укладывается, это прямо в мозгу не помещается… Такая мысль — тогда! — погибает, а вы — целый же институт кругом! — а вы всё видите… Как паралитики какие-нибудь. Да как же это так?

Он остановился и насупился, медленно отходя от краски: сначала лоб, потом уши… Подбородок никак не хотел бледнеть, всё еще сердился…

Членкор Коробов так и впился в него.

— Посмотри-ка, посмотри-ка, Сереженька! — проговорил он наконец с каким-то двойным значением, подмигивая Сладкопевцеву. — Вот тебе и ответ на ту дилемму! Видишь, как сегодня-то завтра-то нынешнее, как оно осуждает нас, тогдашних… И ведь как ни крути — с праведливо! Беда одна: не представляют они себе, даже после таких моих стараний, этого самого нашего «тогда». Тогдашнего нашего сегодня… Ох, современный юноша, современный юноша! Вы бы, может быть, посоветовали бы нам в профком институтский обратиться за поддержкой… К парторганизации воззвать, к комячейке… Да ведь не было профкома, и парторганизации не было. Куда нам было идти? В тогдашние землячества? На студенческую сходку? А кто бы прислушался к нашим голосам? Кто этого требует? Студенты? О ком они ходатайствуют? Ну, значит, человек подозрительный… Одно это уже обрекло бы баккалауро на всякие неприятности. Он же — оказалось — жил в столице без паспорта, без прописки… Вероятно, не без причин. И мы бы при этом в него пальцем ткнули: обратите, дескать, внимание: се муж!.. Да и было бы всё это без прока, без результата… Вячеслав Шишкин, — подумаешь! Дмитрий Менделеев за всю свою жизнь не добился начала опытов по подземной газификации. Попов не мог пробить дороги своему открытию — наши воротилы его же волны втридорога от Гульельмо Маркони выписывать предпочитали. Из-за границы! Охраны труда не было… Советов изобретателей не было… Что было-то, Сергей Игнатьевич, друг милый, скажи? К чему люди стремились? К чистогану, к барышу вот к этому, близкому, видному, который — синица в руках… Это теперь во всем мире наука хрустальный башмачок нашла, в принцессы вышла. А тогда… Попробовали бы вы хоть вон его батюшку, коммерции советника Сладкопевцева, убедить, что Венцеслао и на самом деле что-то путное открыл что изобретение его и впрямь существует…

— Ну а действительно, оно существовало, Павел Николаевич? — сорвалась Люда. — Я теперь уж совсем запуталась: был ли мальчик-то? Брошюра та была? Вы ее видели, или и это только сказка?

Павел Коробов еще раз подмигнул Сергею Сладкопевцеву, теперь уже с другим значением, новым: умел подмигивать членкор!

— Оцени детектива, Сережа. Шерлок Холмс в девическом естестве! Хорошо, скажу… — Мы сразу же ринулись тогда в Публичку. Нет! Не нашлось там такой брошюры. Кто-то из старожилов — чуть ли не сам знаменитый Иван Афанасьевич Бычков — припоминал, что как будто видел ее когда-то среди еще не разобранных поступлений. Но найти ее — нет, не удалось…

Очень выразительное лицо у этой Людочки Берг: можно было подумать, что она вот-вот разревется.

— Ну, так тогда, значит, и не было никакой брошюры. И — ничего не было тогда… И — лучше молчите…

Член-корреспондент АН СССР Коробов и впрямь некоторое время хранил молчание. Потом, как-то странно привздохнув — мол, что уж с вами поделаешь? — он повернулся на своем вращающемся креслице вправо. Там, около стола, стояла, совсем у него под рукой, — тоже вращающаяся, — этажерочка с книгами. Привычным движением руки профессор крутанул ее, и, не глядя, почти за спиной, без промаха извлек с полочки тоненькое серенькое изданьице.

— Нате, — протянул он ее Людмиле Берг. — Была она, ваша брошюра ненаглядная, была, как видите! Это в двадцать восьмом году один мой хороший друг, математик, ездил на съезд в Болонью… В кулуарах съезда его поймал за фалду маленький, дергающийся человечек, бывший наш однокурсник Сёлик Проектор. Поймал и попросил передать мне вот эту самую прелесть… Для него это был прямо «вопрос чести»: мы же его задразнили в одиннадцатом «духовидцем»; он ведь один держал брошюру в руках…

Игорь Строгов без церемоний отобрал тетрадочку у Люды.

Венцеслао Шишкин

Кмика дльи тмпи футри

МАНТУА

1908–

значилось на ее порыжелой, замазанной какими-то странными потеками обложке.