Тайна всех тайн

— С седловины это не видно, — ответил я. — Спущусь вниз, тогда попытаюсь выяснить. Однако путь это долгий.

— Понятно. — Он говорил уже совсем жестко, с надменностью. — Но в ущелье вообще не спускайтесь. Я сейчас свяжусь с диспетчерской комбината. Ваша задача — флажками обставить гребень склона в месте схода осыпи. Вам ясно?

— Да.

Разговор оборвался.

Ну а сегодняшний день начался для меня с вызова как раз к одному из тех самых уважаемых в нашем городе людей, которые еще недавно с таким почетом встречали меня на аэродроме.

5

В служебном кабинете этого человека (его звали Дмитрием Степановичем) я бывал уже неоднократно. И в первые дни после возвращения с Игр, и почти всякий раз, когда приезжали именитые гости. Чемпион! Гордость города!.. К тому же если гостям надо было показать горную часть заповедника, то вообще мало кто мог сделать это лучше меня. «Наверно, — подумал я, — и теперь пойдет речь о таком поручении» — и потому явился при галстуке, в белой рубашке, светлом костюме, в бежевых полуботинках на толстой рифленой подошве и с памятным олимпийским значком в петлице. Как оказалось потом, нелепее ничего нельзя было придумать.

В очень просторном и светлом кабинете Дмитрия Степановича стояли три стола. Один — рабочий, с телефонами — у самой дальней от входа стены; другой — с макетом всех зданий города, окрестных гор, нитей спортивных подъемников — справа от двери. Третий, широкий и длинный, покрытый зеленым сукном, занимал среднюю часть кабинета. Когда я вошел, по сторонам его сидели директор заповедника, мой тренер, секретарь городского комитета комсомола, городской прокурор и начальник милиции.

Завидев меня, Дмитрий Степанович начал подниматься со своего места, и с каждым моим шагом его широкоплечая, слегка сгорбленная фигура не только делалась выше, но словно бы даже все более грозно нависала мне навстречу.

Я остановился напротив него, кивком поздоровался сразу со всеми. Никто не ответил. С четверть минуты длилось молчание. И Дмитрий Степанович, и сидевшие за столом всматривались в меня так, будто впервые видели. Меня-то! И люди, с которыми я, начиная чуть не с самого моего детства, встречался уже сотни раз! Что это могло значить?

— Расскажите о себе, — наклонив голову, не глядя в мою сторону, глухо проговорил Дмитрий Степанович.

Но и это было для меня неожиданностью: почему он обращался ко мне на «вы»? Ведь прежде он никогда так не делал.

Я растерянно заулыбался:

— О себе? Но вы про меня все давно знаете.

Тем же глухим, враждебно-холодным тоном он произнес:

— Очевидно, не все.

— Что же мне говорить? Здесь родился, учился в школе, работаю.

Я замолчал и сразу почувствовал, что тишина в кабинете с каждой секундой становится напряженнее. Вот-вот, казалось, она как-то ужасающе для меня разорвется. Все эти люди, еще недавно так тепло ко мне относившиеся, смотрели недоверчивыми строгими судьями. Что случилось?

— Учился, работаю, — повторил я с тем отрешенным от всего окружающего спокойствием, как будто стоял на огневом рубеже. — Было, правда, еще одно событие: участвовал в зимних Олимпийских играх. Но об этом здесь, в вашем кабинете, я уже рассказывал несколько раз.

Ответом снова было молчание, хмурые взгляды. Я покосился на стены, на потолок: где я? Да, там, где бывал много раз. И все здесь такое, как прежде.

— Вам известно, что наш город возник только потому, что было открыто рудное месторождение?

Ответить я не успел. Успел только подумать: «При чем же здесь мой рассказ о себе?» Дмитрий Степанович вдруг заторопился, словно опасаясь, что мои слова чем-то могут ему помешать:

— Сейчас это уже история. В тачках выкатывали из штолен руду, на оленях везли за десятки километров к железной дороге. Жили в бараках, палатках. Чтобы не замерзнуть, ночи просиживали у раскаленных железных бочек. Теперь пройдите по улицам: Дворцы культуры, музыкальные школы, школы искусств, красавцы дома. И ведь не только город, но и лично вы всей своей счастливой судьбой обязаны тем, кто его когда-то строил. И мы хотим знать: вам это понятно? И если да, то что все же таится в вашей душе? Что? Что? Почему вы мешаете нам?

Он спрашивал резко, будто бы вел допрос. Я слушал сжавшись, вобрав голову в плечи, «сгруппировавшись», если говорить языком горнолыжника, в ожидании града камней. Это не было преувеличением. Так мне вдруг действительно показалось. Но потому же я не стал отвечать. Пережду. Будет видно.