Тайна всех тайн

Автор «отчета». Видите ли, насколько я понимаю, коллектив — это группа людей, объединенных общим делом. То, что они разделены расстоянием, по-моему не имеет значения, хотя и порождает известные трудности. Трудности, как мне казалось, и для теории управления волноводами, и для коллектива лаборатории: существовать как целое, разделившись на части. Ну и поэтому я…

Кирилл Петрович. Александр Васильевич! Не поясните ли вы еще свою мысль о неоднозначности выводов из нашего опыта?

Автор «отчета». Да, да, пожалуйста!

Острогорский. Я утверждаю, что в мысленных опытах, подобных этому, принципиально не может быть однозначного решения. И не только потому, что объект слишком сложен — люди, а метод — художественное творчество — неточен. Человек — это стохастическая система. Никогда, ни при каком уровне знания генетики, физиологии, психологии нельзя будет предсказать конкретный поступок того или иного человека. Всегда — только тенденцию, всегда — только веер равновероятных поступков.

Пуримов. Когда наука все узнает, искусство кончится.

Кирилл Петрович. Понятно. Вы утверждаете, что ни один из выводов — в том числе и тот, который касается лично вас, — в принципе, не может быть категорическим.

Острогорский. Все не так просто: произошло вторжение во внутренний мир каждого из нас. Прочитав «отчет», мы стали иными, чем были прежде. Разве такими, как раньше, будут теперь отношения между Никитой и Леной? Между ними произошло, в сущности, объяснение в любви. Что же им дальше — жениться?

Вента. Вы лучше бы о себе, Александр Васильевич!

Речкина. Это все обязательно говорить, Александр Васильевич?

Острогорский. Обязательно. Из песни нельзя выкидывать слова… Ну а разработка образа Венты? Это же не человек. Это откровенная схема. В реальной жизни даже очень аморальный человек, домогаясь влюбленной в него девчонки, будет вести себя гораздо сложней. Возможно, автор «отчета» хотел вызвать к Венте неприязнь. Вызывает же он недоумение.

Вента. Так, по-вашему, Александр Васильевич, там, в разговоре с Речкиной, надо было врать? Думать одно, а говорить другое?

Острогорский. Я продолжаю. Неудачен и образ Саблиной. Она показана слишком однообразной, убогой, прямолинейной в своей влюбленности. Рада, конечно, очень скованный в жизни человек, это верно, но в «отчете» она не просто скованна. Она тоже не человек, а схема. Рада и Вента…

Вента. Опять я?

Карцевадзе. Да, миленький.

Вента. Скажите пожалуйста!

Кирилл Петрович. Еще раз прошу, Никита, относитесь к нашей беседе серьезно.

Острогорский. Повторяю: из песни нельзя выкидывать слова. Категоричность «отчета» диктует и логику моих рассуждений. К сожалению, как аукнется, так и откликнется.

Автор «отчета». То есть вы вообще за нулевое воздействие искусства на жизнь? Другого ничего вы не видите?

Острогорский. Знаете, я сейчас вижу колоссальную душевную трагедию очень хорошего человека, глубоко вами обиженного.

Автор «отчета». Я исполнял свой долг.

Острогорский. Ну и утешьтесь сознанием исполненного долга…

* * *

Он говорил стоя, бледный и хмурый. Когда кончил, сел, как рухнул, и обхватил руками голову. Как я понимал его! Он думал не о себе и не себя защищал любой ценой… Но сам же он сказал: «Из песни нельзя выкидывать слова». Я этого тоже не мог.

* * *

Кирилл Петрович. Кто желает? Прошу вас, товарищи!

Вента. Разрешите по второму кругу. Я хочу ответить Ирине. И кроме того, определеннее высказаться на тему: все же понимаю я что-либо из области возвышенных чувств или не понимаю?

Кирилл Петрович. Этот наш разговор лишь прелюдия к дальнейшему осмыслению «отчета». Нецелесообразно уже сейчас выступать по второму разу. С Ириной вы объяснитесь наедине. Итак, кто продолжит? Пожалуйста, Леночка!

Речкина. Если говорить честно, роль, которая отведена мне, не так уж ответственна.

Карцевадзе. Роль идеального сменного инженера, Леночка! Без таких подвижников никакие проекты не воплощаются!

Речкина. Но ведь получается, что по моим чисто человеческим качествам я нужна лишь одному человеку из всей лаборатории.

Вента. Так уж ты мне и нужна!

Речкина. А это не важно — ты это или не ты.

Вента. Вот тебе раз!

Карцевадзе. Но это же немало, Леночка, родная ты моя. Чем еще цементируется коллектив? Отдельными сверхсильными тяготениями. Потому-то и переживают коллективы, как люди, пору зарождения, расцвета, падения!

Кастромов. Вы очень надежный и чуткий товарищ, Леночка.

Речкина. И потом, в общем, я все это знала.

Вента. Чего-о?