Тайна высокого дома

— Благодарю вас… Это тяжелый удар, но я сумею его перенести… Я не увижусь с ней более… Ее крестный отец, видимо, догадался, кто я… этим объясняется его вежливый, но категорический отказ…

— Ты, значит, не поедешь в Сибирь? — спросил обрадованный Звегинцев.

— Ничуть… Поеду и очень скоро… Сделать невозможным для себя неисполнение долга, значит, не исполнить его… Мой долг — забыть ее… Я это сделаю, даже живя с ней по соседству…

Через три недели после этого разговора Сабиров выехал обратно в Сибирь, с расчетом попасть на первый пароходный рейс от Тюмени.

Этим роковым, как ему, по крайней мере, казалось, открытием объяснялось угнетенное состояние духа Бориса Ивановича Сабирова.

На другой день по прибытии в Завидово, в занимаемую им по отводу комнату, в доме зажиточного крестьянина, вошел ниший Иван.

— Здравствуйте! — приветливо поздоровался он с Сабировым, встретившим его с нахмуренным лицом.

Гость заметил это.

— Али я не в час пришел?

— Нет, ничего! Здравствуйте! — нехотя отвечал Борис Иванович.

— Как съездили?.. Что узнали?..

— Съездил благополучно… А узнал то, чего не ожидал… Узнал то, что красноречивее всех предупреждений, как твоих, так и крестного отца Татьяны Петровны, объяснило мне, что мужем ее я быть не могу…

— Что так? Мне что-то невдомек… Бумажку-то при вашей матери нашли?

— Нашли!

— И что же, как она в ней прописана?

— Марья Петровна Толстых…

Сабиров произнес это с расстановкой и особым ударением на каждом слове; он полагал, что его гость будет поражен, как громом, этим открытием, а, между тем, очередь поразиться наступила для него самого.

По лицу нищего разлилась радостная улыбка.

— А! — воскликнул он… — Значит, я не ошибся! Сердце — вещун, оно подсказало мне, что вы именно и есть сын Марьи Петровны.

— Как, ты догадывался об этом и все-таки обнадежил меня тем, что Татьяна Петровна будет моей женой?

— Бумажка-то с вами? — вместо ответа спросил нищий.

— Со мной, со мной! Но не в этом дело… Отвечай мне на мой вопрос… Могу я быть мужем Татьяны Петровны Толстых?..

— Теперь это вне всякого сомнения…

— Значит, моя мать не родственница Петру Иннокентьевичу Толстых?

— Она его родная дочь!

— Ты смеешься надо мной, старик, как же я могу жениться на сестре моей матери, на своей родной тетке…

— Казалось бы, это и нельзя… только Татьяна-то Петровна вам теткой ни с какого бока не приходится… — улыбнулся нищий.

— Объяснитесь, я ничего не понимаю…

— Она не дочь Петра Иннокентьевича… и даже не родня ему.

— Ты воскресил меня, старик! — бросился Сабиров, как сумасшедший, обнимать своего гостя…

Они три раза крепко поцеловались.

— Кто ты, я не знаю, и ты не хочешь сказать мне это, но я ранее чувствовал, а теперь вижу, что ты близок и к дому Толстых, и хорошо знаешь всю историю моей несчастной матери… Ответь мне откровенно на два вопроса… Жива ли моя мать?

— Не думаю, о ней уже двадцать лет ни слуху, ни духу…

— Кто мой отец?

— На это я вам не отвечу сегодня… Приезжайте завтра к поселку в трех верстах от заимки Толстых. Я буду вас ждать там и расскажу то, что могу, и на что в настоящее время имею право.

— Еще один вопрос. Мою мать в гостинице Разборова посетил Гладких?

— Да.

— Значит, я его узнал действительно… У меня замечательно сохранились воспоминания моего раннего детства.

V На могиле отца

На другой день Борис Иванович чуть свет выехал из Завидова. Когда он проезжал мимо высокого дома, сердце его радостно забилось. Еще вчера, в это же время, он считал Таню потерянною для себя навсегда, а сегодня…

Надежда и даже твердная надежда снова внедрилась в его любящее сердце.

Подъезжая к поселку, Борис Иванович увидел поджидающего его нищего Ивана.

Он приказал ямщику остановиться и вышел.

— Проезжай в поселок и пристань где-нибудь на часок-другой, — сказал нищий ямщику, — но скажи у кого, чтобы тебя найти.

— У Кузьмы, дедушка, у рыжего… — отвечал ямщик.

— Хорошо, знаю.

Ямщик ударил по лошадям и поехал по улице поселка. Сабиров и нищий остались вдвоем.

— Пойдемте! — сказал нищий и повел Бориса Ивановича по напрвалению к кладбищу.

Несколько минут они шли молча.

— Призовите на память воспоминания вашего детства… Не припомните ли вы этого места? — сказал старик.

— Это кладбище… Я припоминаю… Я был тут зимой… была вьюга… — задыхаясь от волнения, шептал Сабиров, следуя за стариком.

Он взял несколько в сторону, и среди зеленой муравы Сабирову бросился в глаза большой почерневший от времени деревянный крест.

— Крест, — прошептал Борис Иванович… — Я тоже смутно помню этот крест…

Он вопросительно посмотрел на нищего, в молитвенной позе остановившегося у этого креста.

— Двадцать пять лет тому назад, невдалеке отсюда, на дороге был убит молодой человек, приезжий, ему было 23 года, он был высок и красив, как вы, и его звали, как и вас, Борис…

Сабиров схватил нищего за руку.

— Дальше, дальше… — простонал он.

— Молодой человек, поклонитесь этому кресту. Он стоит над могилой вашего отца.

Борис Иванович опустился на колени и, истово перекрестившись, сделал три земные поклона. Затем он встал и сказал:

— Я припоминаю, я припоминаю…

Он провел рукой по лбу.