Тайна высокого дома

— Егор Никифоров! — воскликнул он прерывающимся от слез голосом. — Егор Никифоров, мой благородный друг, мой несчастный невинный страдалец… тебя ли я держу в своих объятиях, тебя ли прижимаю к своему сердцу… Как я мог тебя так долго не узнать, хотя ты страшно изменился… но в первый раз, когда я увидел тебя… мне показалось, что я узнал тебя, но потом я сам себя разуверил в этом…

— Да, это я, Егор Никифоров, — отвечал он, освободившись из объятий Гладких… — Я стосковался по родине и пришел узнать о моей жене и ребенке… Благодарю вас, Иннокентий Антипович, вы честно исполнили ваше слово, вы воспитали мою дочь, вы любили ее как родную! Спасибо вам, большое спасибо… Забудем о прошедшем…

Оба старика со слезами на глазах снова бросились в объятия друг другу. Затем они сели рядом около землянки и продолжали свою задушевную беседу.

— И ты так часто бывал около твоей дочери и ни разу не выдал себя… Ты великой души человек, Егор.

— Наградой за все было мне и то, что я ее видел, счастливую и прекрасную…

— Как хорошо ты играл роль нищего!

— А разве я не нищий?

— Поди ты… Ты знаешь очень хорошо, что можешь одним своим словом завладеть всеми богатствами Петра Толстых.

— Я хотел остаться неузнаваем.

— Понимаю, ты бежал с каторги… но будь покоен, мы не выдадим тебя.

— Нет, я отбыл свой срок и теперь свободен… Свободен… О, вы никогда не поймете необъяснимое значение этого слова, это может понять только тот, кто чувствовал на своих ногах кандалы… Я вернулся на родину и нашел свою жену в могиле.

— И теперь каждый день украшаешь эту могилу цветами?..

— Говорят, что покойники любят цветы! — отвечал, улыбаясь, Егор.

XIII В объятиях отца

— Я завтра же еду в К.! — сказал Гладких Егору Никифорову (так мы снова будем называть его), когда они приближались к высокому дому.

Проходя двором мимо сада, они увидали Петра Иннокентьевича Толстых, задумчиво шедшего по аллее.

— Вон и Петр вышел подышать воздухом — это с ним случается очень редко… — сказал Иннокентий Антипович.

— Как сильно он постарел и с каждым днем все более и более горбится… — заметил Егор.

— Он быстро приближается к могиле… — печально отвечал Гладких. — Несчастный был бесжалостен к своей дочери и раскаяние снедает его… Если через несколько дней я привезу к нему Бориса — он выздоровеет от радости… Счастье ведь лучший доктор… Но для окончательного его успокоения необходимо разыскать Марию…

Они вошли в дом через кухню…

— Где Таня? — спросил Иннокентий Антипович у встретившейся горничной.

— Она у себя наверху…

Они оба поднялись наверх. Гладких вошел в комнату молодой девушки, попросив Егора подождать в смежной комнате.

— Подожди здесь и имей терпение… — сказал он ему. — Я буду краток.

— О, поберегите ее, Иннокентий Антипович, не говорите ей все сразу, она так слаба…

— Не беспокойся… Таня не из робких, да к тому же от радости не умирают…

— Это ты крестный?.. — спросила Татьяна Петровна, бывшая за драпировкой.

— Да.

Молодая девушка вышла с заплаканными глазами.

— Ты опять плакала… — ласково упрекнул ее Иннокентий Антипович.

— Не сердись, я буду умницей и не буду огорчать тебя…

— Сердиться на тебя?.. Разве я в силах.

— Добрый крестный… Я видела в окно — ты шел вместе с Иваном…

— Да, мы с ним долго говорили…

— Согласился он на твое предложение?

— Да…

— Как я рада, как я рада!

— Знаешь ли что, я, кажется, буду тебя ревновать…

— Ревновать?

— Ты уж что-то очень любишь этого старика?

— Это правда! Я сама не могу себе дать отчета в чувстве, которое меня влечет к Ивану…

Гладких улыбнулся.

— Не улыбайся… Я говорю правду… Я ведь никого на свете не люблю больше, чем тебя, но меня очень радует, что Иван не принужден будет сбирать милостыню…

— В этом ты можешь быть покойна…

— Он переедет в поселок?..

— Это еще не решено… Быть может, он совсем останется у нас…

Молодая девушка подняла голову, так как тон, каким сказал эту фразу Иннокентий Антипович, показался ей загадочным. На лице своего крестного отца она заметила тоже загадочно-счастливое выражение.

— С чего ты сегодня так весел?

— Я и весел, и счастлив.

— Счастлив?

— Поделиться с тобой моим счастьем или нет?

— Конечно, да!

— Ты уже не ребенок, и тебе можно поверить тайну.

— Тайну?

— Да, серьезную и страшную тайну…

— Боже мой, ты пугаешь меня… — побледнела Татьяна Петровна.

— Успокойся, это касается твоей будущности и твоего счастья… Когда ты узнаешь эту тайну, радость вернется в твое сердечко… Мое сегодняшнее счастье вместе и твое. Выслушай меня. Ты знаешь, что у Петра Иннокентьевича была дочь?

— Да, Марья Петровна.

— Верно… Эта-то Марья Петровна была любимицей, скажу больше, кумиром своего отца.

Иннокентий Антипович начал свой рассказ не торопясь, ровным голосом. Молодая девушка слушала его чуть дыша, со страхом, сменявшимся удивлением, со слезами на глазах, с радостной улыбкой на миниатюрных губках.

Он рассказал ей, что с пятилетнего возраста он обручил ее с сыном Марии — Борисом, и что этот сын оказался никто иной, как инженер Борис Иванович Сабиров.