Тайна заброшенной часовни

А объяснить это очень просто. Дом на холме был открыт Икиными мамой и папой в одно из весенних воскресений три года назад, и уже на следующей неделе туда отправились родители Пацулки и Брошека. После недолгого обсуждения было решено, что дом идеально подходит для проведения в нем отпусков и каникул. Хозяева (пан Вевюрчак с женой) сообщили, что на лето могут перебираться к родственникам за реку и готовы сдать свой деревянный старый и уютный дом «городским, коли у тех есть охота».

«Городские» страшно обрадовались. Таким образом Ика, Брошек и Пацулка три года назад впервые провели тут каникулы. Взрослые же быстро между собой договорились и решили, что бессмысленно всем родителям весь отпуск мучиться со всеми своими отпрысками, при том что школьные каникулы гораздо длиннее, чем их отпуска. В результате был организован цикл трехнедельных дежурств.

Как известно, Икина мама с самого начала заявила, что право на отдых имеют все, а следовательно, и взрослые тоже. Поэтому все обязанности, включая приготовление пищи, стирку, глажку, колку дров, доставку воды и так далее, были распределены по справедливости, в соответствии с возможностями каждого. А поскольку некоторые виды работ могли выполнять только взрослые, остальные заботы легли на плечи младшего поколения.

К числу последних относилась, в частности, обязанность ходить на почту и за газетами, выполнять которую, как уже говорилось, никто никогда не спешил, а вернее, спешил редко.

В те дни, когда приходили еженедельники, дело обстояло еще более или менее сносно. У каждого были свои любимые журналы, за которыми ребята охотно ходили. Поэтому с четверга до воскресенья дежурства, связанные с распространением печатного слова, никого особенно не тяготили. Чего нельзя было сказать про понедельник, вторник и среду, особенно если погода бывала на редкость хорошей или на редкость мерзкой. У одного только Пацулки в день дежурства с лица не сходила улыбка — независимо от погоды. И это было понятно: между почтой и газетным киоском был кондитерский ларек, в котором всегда можно было откопать нечто достойное внимания.

Как нам уже известно, с утра в понедельник на южную Польшу обрушились массы влажного воздуха. А в ночь с понедельника на вторник (чтобы было еще веселее) «направление потоков воздуха изменилось с юго-западного на северо-западное, и теплый фронт уступил место холодному».

В связи с этим в Великих Горах ночью прошли грозы, над Недзицей и Черштыном пронеслись желтые градовые тучи, а над Восточными Татрами даже исполнила короткий злобный танец метель.

Долину на берегу реки весь этот метеорологический бум обошел стороной. Однако во вторник с утра повеяло холодом. При желании можно было даже увидеть вылетающие изо рта облачка пара.

Девочки натянули под джинсы колготки, а мальчики преисполнились ненависти к Пацулке, который по привычке отправился умываться к колодцу и тем самым — не терять же перед девчонками лица! — вынудил их последовать своему примеру. А ненавидеть его было за что: когда у Брошека и Влодека уже зуб на зуб не попадал, Пацулка даже не посинел.

Он только слегка порозовел.

После завтрака настало время идти за газетами, то есть шагать два километра двести метров (и столько же обратно), когда ветер пронизывает до костей и неустанно моросит дождь. Во вторник дежурила Ика, и в иных обстоятельствах она бы совершила прогулку под холодным дождем в полном одиночестве. (Разве что Брошек…)

Но обстоятельства в тот вторник были особые. Поэтому после завтрака Икина мать с изумлением обнаружила, что в поход за газетами собирается вся пятерка. На все пять свитеров были наброшены плащи, а на пять пар ног одеты высокие резиновые сапоги.

— Вы уж меня извините, — сказала мама, — я не хочу лезть в чужие дела, но все же прошу мне объяснить, что это означает?

Наивная Катажина уже раскрыла рот, чтобы сообщить, что им надо выяснить, не напечатана ли в какой-нибудь из газет некая заметка, но вместо этого лишь вскрикнула:

— О-ой!

Ика же, бесцеремонно ущипнувшая Катажину за левую ляжку, спокойно объяснила:

— Ничего особенного, мамуся.

— Гм, — хмыкнула мать. — Ничего особенного? — задумчиво переспросила она, помолчав. И вздохнула: — Нет, доченька, я тебе не верю. Но вмешиваться не стану. Однако предпочла бы узнать о том, что вы влипли в неприятную историю, своевременно, чтобы успеть оказать помощь.

— Хорошо, мамочка, — умильным голоском проворковала Ика.

— Ну тогда проваливайте, — точно таким же голосом сказала мама. Это означало, что молодежи сделано первое серьезное предупреждение.

Уже за мостом Катажина — главный правдолюбец — робко спросила:

— А может, надо было сказать правду?

Катажина предназначила этот вопрос главным образом Брошеку, который, подобно ей, был сторонником точного соблюдения всевозможных законов, требований и правил. Однако на сей раз даже Брошек с ней не согласился.

— Нет, — твердо сказал он. — Я все обдумал и пришел к убеждению, что — по крайней мере, до поры до времени — это наше личное и совершенно секретное дело.