Тайна забытого дела

В голове подполковника вопросы эти выстраивались и систематизировались, и он чувствовал, что разгадка словно витает в воздухе. О чем бы он ни думал: о том, почему так внезапно сошел с ума Апостолов, или почему банда Гущака была уничтожена полностью, кто навел на нее милицию, или о том, почему инспектора Решетняка не отдали под трибунал за связь с врагом — это было бы вполне естественно, время-то было суровое, и такое не прощалось никому, особенно когда речь шла об интересах государства! — ответы, казалось, бабочками порхали перед глазами: только руку протяни — и хоть одну, а непременно поймаешь или она сама, в конце концов, опустится на твою ладонь. Но стоило подполковнику попытаться положить ключ от тайны в карман, как тут же выяснялось, что ключа-то и нет, а есть только мираж, фата-моргана.

Козуб вежливо молчал, давая Ковалю возможность углубиться в себя.

«Но чего-то не хватает, чего же, чего же, чего?..» — думал подполковник.

— Иван Платонович, — заговорил он наконец, — вы хорошо помните год двадцать второй?

— Да.

— Я знаю то время только по литературе и кино.

— В жизни бывают нюансы, которые при отображении теряются. Никакое произведение не передаст полностью аромата времени хотя бы потому, что это всего-навсего произведение. Во всяком, если можно так выразиться, сотворенном творении есть заданность и искусственность. Ни запаха, ни вкуса не пересказать. Помню дух подъема и экзальтации, царивший в те годы. С одной стороны — холод, голод, развалины, сыпняк, смерть; с другой — просветленные лица, вера, благодаря которой черный сухарь кажется белым караваем, а раны, полученные в боях с классовым врагом, почетны, как ордена. Много было создано знаменитых песен: «Варшавянка», «Марсельеза», «Наш паровоз», «Смело, товарищи, в ногу!» — в этой песне есть слова, которые очень точно передают настроение тех лет: «Смело мы в бой пойдем за власть Советов и как один умрем в борьбе за это!» Фанатизм был такой, что даже смерть за идеалы воспринималась как награда. «И как один умрем в борьбе за это!» Для кого же тогда «новый мир строить», если все умрут? Алогично? Но именно в этой алогичности и заключалась вся логика!

— Ограбление банка Апостолова произошло перед Всеукраинским съездом Советов. Листовка распространялась в эти же дни?

— Да.

— А вы во время съезда где были?

— О! Тоже на съезде. Конечно, не делегатом, а в охране. Но имел доступ в зал.

Глаза Коваля говорили о том, что усталости он совсем уже не ощущает. И о чем-то еще. Но Козуб не мог понять, о чем именно.

— Поделитесь, Иван Платонович, своими впечатлениями.

— Гм. — Козуб протянул руку и сорвал виноградный лист. — Молодой, глупый был, Дмитрий Иванович, не понимал, что нахожусь на высоком гребне истории. — Юрисконсульт смял лист и выбросил его за окно. Помолчал. — Зима была неустойчивой — то мороз, то оттепель, то метель. Около театра, где должен был проходить съезд, несмотря на холод, с самого раннего утра толпились люди. Много пришло представителей рабочих собраний, бедняцких союзов. Одни пожимали делегатам руки, другие провожали их восторженными взглядами. Делегаты держались с достоинством, но просто. В зале не было пышных украшений. Обстановка была деловая. Открыл съезд председатель ВУЦИКа Григорий Иванович Петровский. Потом стоя пели делегаты «Интернационал» и «Завещание» Шевченко. Доклад о деятельности правительства УССР сделал Михаил Васильевич Фрунзе. Я стоял за сценой, почти что рядом с президиумом, и хорошо видел его энергичное лицо. Некоторые цифры меня поразили — до сих пор помню: в двадцать первом году голодало на Украине пять губерний, тридцать восемь уездов, а уже в двадцать втором году голод пошел на убыль. Запомнилось из доклада уполномоченного наркомфина, что экономика республики крепнет, в октябре этого года Украина получила от РСФСР помощь в размере двадцати четырех триллионов рублей. А вот в этой гнусной листовке, — он приподнял листок и снова бросил его на стол, — говорилось, что не мы получаем помощь из РСФСР, а наоборот… Вот и все. Больше по этому делу добавить не могу ничего.

— Записано с ваших слов верно, — произнес подполковник фразу, которой обычно заканчивается протокол допроса, и оба рассмеялись.