Тайна забытого дела (Справедливость - мое ремесло - 2)

- У вас есть вопросы, сомнения, Дмитрий Иванович? - спросил начальник управления, заметив, как по лицу подполковника пробежала тень.

Коваль покачал головой. Разве комиссар не понимает, что после истории с Сосновским ему, Ковалю, нельзя рисковать. Хотел было скептически скаламбурить, что, мол, нет в этом деле вообще ничего, в том числе и сомнений, но сдержался.

- После дела Сосновского и Петрова-Семенова, когда в прокуратуре пытались ответственность за ошибку свалить на нас, хорошо бы кое-кого убедить в наших профессиональных возможностях, - сказал комиссар, не глядя на Коваля.

"Как в книге читает", - подумал подполковник.

А комиссар невозмутимо продолжал:

- Скандал с этим Гущаком. Человек вернулся из длительной эмиграции на родину и - на тебе! - погиб. Что это? Несчастный случай? Или что-то другое? Мы обязаны разобраться. И просто-напросто по-человечески, и потому, что в эмигрантском болоте поднимут вой: дескать, убили мы. У Гущака ведь когда-то были грехи, вот и сыграют на этом. Полагаюсь и надеюсь, Дмитрий Иванович, только на вас. Очевидно, что лейтенант Андрейко, начавший розыск, один с таким делом не справится. Если он вам нужен как помощник, пожалуйста. Если он вам не по душе, берите кого хотите.

Из всего неисчислимого богатства родного языка в распоряжении Коваля оставалось для ответа всего-навсего три слова: "Есть, товарищ комиссар!" Их-то он и произнес.

"Кто видел этого человека десятого июля в электропоезде?" спрашивалось в объявлении.

...Коваль решил, что оставит Андрейко в своей оперативной группе. Уже после первой беседы с лейтенантом стало ясно, что тот имеет мало опыта, но энергичен и не просто исполнителен, а старается выполнить любое поручение с полной отдачей. А вот с молодым следователем прокуратуры Валентином Субботой работать будет посложнее. Он уже успел наломать дров, поторопившись посадить в камеру предварительного заключения внука Гущака, которого, по мнению подполковника, без достаточных на то оснований подозревает в убийстве с корыстной целью.

Суббота, конечно, прав, ссылаясь на азбучную истину, что преступление почти никогда не совершается без причины. Если старика столкнули под электричку, значит, кому-то это было нужно. Но кому же? У молодого следователя мгновенно готов однозначный ответ: единственному наследнику привезенных из Канады долларов - Василию Гущаку. Но есть и другая азбучная истина: именно однозначные ответы чаще всего и оказываются ошибочными!

Экспертиза, кстати, не сказала еще своего слова. Кровоподтек на голове старого Гущака мог появиться и при жизни убитого, мог возникнуть и от удара о рельс в момент падения...

- Сбежал старик от старухи? - спросил кто-то в толпе.

- Под колеса попал, написано.

- Я и говорю: видела его в вагоне, - уверяла щупленькая старушка, одетая, несмотря на жару, в черный жакет. - А как же! Сидел напротив меня.

- А вы не обознались, бабушка?

- С чего бы это обозналась! Глаза-то у меня видят пока! У окошка сидел, руки на коленях держал. Смирненький такой, аккуратненький. Он самый и есть!

- Так сходите в милицию.

- Еще чего, в милицию! Век там не была, и ходить нечего. - Она на мгновенье умолкла, потом снова заговорила безо всякой связи с предыдущим: - У нас, в Лесной, участковый к моей соседке хаживал. А как пропал у ей поросенок, только рукой махнул: не найти его теперь, где-нибудь заблудился, говорит, или одичал, ты его, поди, плохо кормила, вот он в лес и подался, желудями подкормиться; убежал, сам и воротится...

Люди у щита менялись, а болтливая старуха без умолку распространялась о том да о сем. Коваль все надеялся, что она в конце-то концов выговорится, но, так и не дождавшись, выбрал подходящий момент и отозвал ее в сторону.

Старушка, поняв, что имеет дело с работником милиции, сперва растерялась. А потом выяснилось, что не помнит она ни старика, снятого на фото, ни того, с кем он ехал или разговаривал, ни как он был одет. Вообще ничего не помнит и не знает.

Она виновато моргала, глядя на Коваля подслеповатыми глазами.

- А все-таки вспомните, - настаивал подполковник.

- Правду сказать, - тяжело вздохнула старушка, - ничего я не видела, честное слово. Вы уж меня простите, старую, товарищ начальник. Всякого народу ехало - и молодые, и старые. А тот ли дед аль другой какой, видит бог, не знаю.

- Зачем же говорите?

- Да так, товарищ начальник. Дома-то мне не с кем погутарить. Старик мой неразговорчивый. И день молчит, и два, и месяц целый молчать может. А живем вдвоем, деточек бог не дал. Только и покалякаешь, как сюда на станцию выйдешь. С людьми добрыми поговоришь, и на душе легче. Дома потом и помолчать можно.

Заметив, что "товарищ начальник" улыбнулся, старушка облегченно вздохнула, поклонилась и нырнула в метро.

Коваль направился к остановке троллейбуса. По дороге он еще раз оглянулся на щит, возле которого толпились люди.

2