Тайна заколдованной крипты

Однако было не время размышлять над этим: предстояло решить другой вопрос, гораздо более трудный. Судьба, до сих пор благоволившая ко мне, на этот раз, похоже, от меня отвернулась. Пришлось сделать девять звонков, прежде чем я попал куда нужно, и женский голос, пропитанный алкоголем, как мне показалось, признал, что принадлежит Мерседес Негрер.

— Рад приветствовать вас, сеньорита, — затараторил я. — Мы звоним вам с телеканала „Телевисьон эспаньола“, из нашей студии на Прадо-дель-Рей. Позвольте представиться: Родриго Суграньес, директор программы. Вы могли бы уделить нам несколько секунд своего драгоценного времени? Могли бы? Разумеется, мы даже не сомневались. Видите ли, мы сейчас готовим новую программу, очень актуальную, в духе времени. Называться она будет так: „Молодежь и демократия“, и в связи с этим мы берем интервью у молодых людей, которые появились на свет в пятидесятые годы и которым довелось уже голосовать. Ну, вы понимаете, о чем я… Вы, по нашим данным, родились где-то в… минутку, дайте мне уточнить… — я быстро подсчитал в уме: „Шесть лет назад ей было четырнадцать… Семьдесят седьмой минус двадцать…“ — в пятьдесят седьмом. Правильно?

— Нет, неправильно, — ответил голос. — Я родилась в… Да какое вам до этого дело? Вы хотели поговорить не со мной, а с моей дочерью.

— Простите великодушно, сеньора, но как я мог предположить, что имею дело не с ней, слыша такой юный и звонкий голос! Не будете ли вы так любезны подозвать к аппарату вашу дочь?

Моя собеседница как-то странно замялась.

— Нет… Ее нет дома.

— А скажите пожалуйста, когда она вернется?

— Она здесь не живет.

— В таком случае вы не могли бы дать мне ее адрес?

Снова заминка. Может быть, дочь — позор этой семьи и они ее знать не хотят?

— Я не могу сказать вам, где сейчас проживает моя дочь. Поверьте мне сеньор, не могу.

— Но, сеньора, как вы можете отказать в помощи нашему каналу, который каждый вечер приходит в каждый дом нашей родины?

— Мне сказали, чтобы я не…

— Послушайте меня, сеньора Негрер! Я не знаю, кто и что вам сказал, но я говорю сейчас не от своего имени и даже не от имени миллионов телезрителей, которые смотрят нас каждый день. Открою вам тайну: за нами стоит сам министр информации и туризма, если эта высокая инстанция до сих пор носит именно такое название. Сеньор министр лично заинтересован в скорейшем выходе пилотной программы. Сеньора, прошу вас, ответьте на мой вопрос!

Я боялся, что она повесит трубку. Я слышал ее взволнованное дыхание. Я почти видел, как поднимается и опускается могучий бюст, как стекает вниз по ложбинке капелька пота. Мне с трудом удалось отогнать от себя это видение. И тут сеньора заговорила:

— Моя дочь Мерседес живет в Побла-де-Л'Эскорпи. Если сеньор министр, как вы говорите, заинтересован… может быть, он заступится за нее перед… Может быть, он положит конец нашей разлуке?

Я не мог понять, о чем она говорит, но я получил от нее нужную информацию, и это было главное.

— Не волнуйтесь, сеньора: нет такого рычага, на которое телевидение не могло бы нажать. Большое спасибо и всего доброго. Мы в эфире!

Я вышел из вонючей кабины и посмотрел на восьмиугольные часы, украшавшие здание корсетной мастерской, что находилась через дорогу: половина седьмого. Позвонил в справочную и узнал номер железнодорожной компании. Раз сорок набирал номер и чудом дождался соединения. Последний поезд на Побла-де-Л'Эскорпи отходил через двадцать минут с пригородного вокзала. Я остановил такси и пообещал водителю хорошие чаевые, если он домчит меня до места за четверть часа. Мы проехали одну половину пути по тротуарам, но подъехали к вокзалу, когда до отхода поезда оставалось две минуты. Воспользовавшись тем, что пришлось остановиться на светофоре, я выскочил из такси и сбежал, лавируя между автомобилями. Таксист не мог выйти из машины и броситься в погоню, ему пришлось удовлетвориться проклятиями в мой адрес. Я вбежал в вестибюль именно в тот момент, когда поезд должен был трогаться. Еще минуту пришлось потратить на то, чтобы выяснить, с какого пути он отправляется. Когда я наконец оказался на нужной платформе, то узнал, что поезд, на который я так спешил, все еще „формируется“ — я часто слышу это слово, но до сих пор так и не понял, что оно обозначает. Ставшая уже притчей во языцех непунктуальность наших железнодорожников на сей раз пришлась мне очень кстати.