– То было там, а теперь она тут, и…
– Ни слова больше, дитя! – прогремел Крок.
У викингов дети не засматривались на женские прелести, и Крок огорчился не меньше мисс Спинкс.
Флосси побагровела от раздражения. Она швырнула кость по рядам и что было сил затопала ногами.
– Флосси видела, видела, видела! – закричала девочка и дала волю своей потусторонней силе.
Флосси держала себя в руках с тех пор, как они покинули Карру. Разве что покружила в воздухе оленьи рога, украшение Данлун-холла, и поиграла со шляпами пассажиров «Королевы Анны». Но тут ее будто прорвало! Подносы для мороженого, сложенные стопкой в углу, взлетели к потолку и посыпались на пол прохода. Занавес забился, будто налетел могучий вихрь, и поднялся. С грохотом обрушился тяжелый подсвечник, а двери рывком распахнулись настежь.
С дверьми Флосси обращалась особенно умело. Ни одна задвижка, ни один засов или замок не мог устоять перед ее напором. Распахнулись накрепко запертые двери в коридоры, будку механика, фойе и гардероб. Отворилась даже древняя железная дверь за сценой… дверь, которой никто не пользовался, о которой давным-давно позабыли.
Заряд гнева исчерпал себя. Флосси зевнула, и вскоре все призраки погрузились в сон.
А в темный предрассветный час через старинную железную дверь наружу выбралась… Рука…
Рука жила сама по себе. Рука была отрублена по запястье сто лет назад, когда ее хозяина предательски убили. С тех пор Рука жила одна в лабиринте тоннелей и пещер глубоко под кинотеатром «Королевский». Она была сильной и мужественной, но застенчивой. Теперь она, поборов стеснение, нащупывала путь меж рядов зала, то на кончиках пальцев, то изгибаясь, как землемерка. От Руки лился мягкий голубоватый свет, сиял сквозь окровавленные ногти и мерцал на раздробленных костях и рваных сухожилиях.
Рука еще никогда не выбиралась в зал. Она не выглядывала за дверь, которую Флосси распахнула одним усилием воли, но чувствовала, что поблизости находятся такие же, как она, те, кто сможет понять, как тяжело жить одной, искалеченной, в глубоких подземельях. Рука решила, что должна оставить им гостеприимное послание.
Рука не могла говорить: у нее не было рта, но писать она умела. На чем писать, не вызывало сомнений: всю стену закрывал большой белый холст. Однако чем написать? Рука не захватила ни карандаша, ни фломастера. Она побродила между рядами, задумчиво покачивая большим пальцем. И вдруг подпрыгнула. На полу лежал золотистый тюбик длиной с ее мизинец. (За годы, проведенные в темноте пещер, Рука научилась не только светиться, но и думать без головы, и разбирать очертания предметов без глаз.)
В тюбике оставалось порядочно губной помады сочно-красного цвета, цвета крови. Дрожа от радости, Рука сняла колпачок и вскарабкалась на холст экрана.
Она притихла, думая, как бы лучше составить послание, чтобы оно было коротким и гостеприимным, а главное – шло от души.
Рука написала:
ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ!
Она пробежала кончиками пальцев по буквам, чтобы проверить, не наделала ли ошибок, подумала еще чуть-чуть и приписала: «Отрубленная». Ведь гости могли не понять, что она за рука.
Теперь надпись выглядела так:
ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ!
Тут Рука почувствовала, что на нее навалилась страшная усталость. Она сползла вниз и поковыляла за железную дверь в глубине сцены, через старую пыльную гримерную, вниз по гулким каменным ступеням, по коридору, затянутому паутиной, все ниже и ниже в кромешную тьму.
Люди и не догадывались, что под кинотеатром «Королевский» змеились пещеры и закоулки, недоступные глазу.
Глава 13
Дружба Алекса и Хелен крепла день ото дня. Хелен похоронила в горшке с геранью уже три сотни таблеток. Герань чахла и сохла, а Хелен расцветала. Они катались на лошадях и купались в бассейне, а по вечерам мечтали, как отправятся в Патагонию. Они уже как наяву видели дикие земли на дальнем краю Южной Америки: озера, где купаются фламинго; горные долины, усыпанные цветами; высокие скалы с голубоватыми заснеженными вершинами. Они не сомневались, что отыщут гигантского ленивца, но спорили, что лучше: отвезти его в хороший зоопарк, чтобы показать людям, как хотел Алекс, или сфотографировать и отпустить, как предлагала Хелен.
Мистер Хопгуд, как и дочь, очень привязался к Алексу, но сестра Бонифация возненавидела юного шотландца всей душой. Она чувствовала, что у нее отобрали пациента, и она вот-вот останется без работы. Так и было, ведь, если молодой дух твердо решил пойти на поправку, его ничто не остановит. Хелен совсем позабыла, какой забитой и беспомощной она была до встречи с Алексом.
Тем временем строительство шло полным ходом. Четыре башни выросли почти наполовину, ворота встали на место, а подъемный мост ждал своей очереди.
– Все правильно? – спросил мистер Хопгуд, когда бригадир водил их по строительной площадке.
– Да. Все совсем как дома, – сказал Алекс, но мистер Хопгуд уловил нотку сомнения в его голосе.