Тайна замка Роксфорд-Холл

Единственной причиной моего собственного беспокойства сейчас было постоянное ощущение, что я уже где-то встречала Эдуарда раньше и что очень важно — я сама не понимала почему, — чтобы я вспомнила, где именно. Я иногда вдруг обнаруживала, что пристально вглядываюсь в любимого, думая: где же я тебя видела раньше? И чувствовала, что ответ витает где-то близко, будто забытое слово на кончике языка, но была не способна его уловить. И, кроме того, я не могла понять, почему эта неотступная мысль каким-то образом связана с опасливым чувством, что все — если не думать о предстоящем столкновении с матерью — складывается уж слишком хорошо, счастье мое слишком совершенно: смутный суеверный страх этот овладевал мною, только когда я была совсем одна. Я старалась уговорить себя, что эти волнения лишь тень моего былого недомогания, а я ведь теперь от него уже полностью излечилась.

Через несколько недель Эдуард решил навестить своего отца в Камбрии. Я бы с радостью поехала вместе с ним, но путешествовать вдвоем, без сопровождающих и без позволения матери, было немыслимо. Эдуард же хотел лично сообщить отцу о помолвке, так что на следующий день после его отъезда я взялась за дело и принялась писать маме письмо. Я испробовала полдюжины вариантов, начинавшихся с «Я знаю, Вы не одобрите…» или «Боюсь, Вы будете недовольны…» — и от всех отказалась, остановившись на «Вы, наверное, будете удивлены, но, надеюсь, не недовольны, узнав, что я помолвлена с мистером Эдуардом Рейвенскрофтом, известным художником». Мне казалось, что лучше не упоминать о том, что Эдуард останавливался в пасторском доме; трудность же заключалась в том, что надо было придумать хотя бы что-то, что не слишком усилило бы мамино недовольство.

Я все еще сражалась с письмом, когда Джордж вернулся из поездки в Олдебург и сообщил нам приятную новость: в Олдебурге он случайно встретился с Джоном Монтегю, своим давним знакомым — он нам о нем уже рассказывал, — в обществе очень приятного человека, который представился как Магнус Роксфорд, будущий владелец Роксфорд-Холла; он оказался настолько приятным, что Джордж пригласил их обоих на следующий же вечер пообедать с нами. Я пожалела, что Эдуард пропустит это событие, так как мистер Монтегю — очень неплохой художник-любитель, да к тому же еще и поверенный в делах, связанных с имением Роксфордов, однако доктор Роксфорд приехал в город всего на несколько дней, чтобы присутствовать на слушаниях по поводу исчезновения его дяди.

Несмотря на то что приглашение было сделано вовсе не заблаговременно, Ада порадовалась за Джорджа.

— Ему так редко выпадает случай побеседовать с мыслящими людьми, — сказала она, — и хотя общение с Эдуардом всегда удовольствие…

Я не могла ей возразить, ведь вся теология Эдуарда сводилась примерно к следующему: «Если я, умерев, обнаружу, что существует жизнь после смерти, я буду приятно удивлен… То есть я надеюсь, что удивление будет приятным… Если же нет, это будет всего лишь забытьё. Carpe diem[24] — боюсь, это для меня сказано». Однако, вместо того чтобы ловить момент, я воспользовалась суетой приготовлений к завтрашнему вечеру как предлогом и забросила письмо, так что оно осталось не законченным до следующего утра. Да и утром я закончила его только потому, что Ада настойчиво предупредила меня, что, если мы собираемся говорить при докторе Роксфорде — лондонском враче, несомненно с обширным кругом знакомых, — о моей помолвке, письмо к моей матери непременно должно быть отправлено почтой еще до того, как оба джентльмена появятся в доме.

Мы с Адой стояли в гостиной у окна, когда в комнату провели наших гостей. На мне было простое белое платье, которое вызывало глубочайшее неодобрение моей матери (по ее словам, оно настолько вышло из моды, что его могли бы носить в прошлом столетии); Ада надела темно-синее, и я предполагаю, что в последних лучах заходящего солнца, отблесками сиявшего на наших волосах, мы выглядели точно на картине. Однако я совершенно не была готова к тому впечатлению, которое, как я вскоре поняла, произвела на мистера Монтегю именно я.

Однако с первого взгляда мое внимание привлек Магнус Роксфорд. Он был всего на дюйм, или около того, выше ростом, чем Джон Монтегю, и чуть шире в плечах, но рядом с ним, когда они направлялись к нам по ковру, устилавшему пол, мистер Монтегю, казалось, шел в глубокой тени. Магнус Роксфорд был, вероятно, не старше лет тридцати пяти, с густыми черными волосами, коротко стриженной черной бородкой, делавшей его слегка похожим на Мефистофеля, и с темными, поразительно яркими глазами. Хотя Джордж говорил нам, что он хорош собой, явно ощутимая сила его личности захватила меня врасплох. Поговорка «Глаза — зеркало души» пришла мне в голову, когда я протянула ему руку, но, когда наши пальцы соприкоснулись, у меня возникло неприятное ощущение, что моя собственная душа стала совершенно прозрачной для его взгляда.

— Я очень рад познакомиться с вами, мисс Анвин. — У него был низкий, звучный голос, напомнивший мне кого-то, только я не была уверена, кого именно.