— Об одном лишь просим тебя, сохрани жизнь племени, — взмолился старец.
— Итак, ваш выбор, — человек посмотрел в сторону Ками и его матери. — Я могу воскресить своего слугу, но для этого мне нужна добровольная жертва. Пусть тот, кто убил его, выйдет вперед и предложит мне свою жизнь и жизнь незнакомца, ради которого он убил моего слугу. Тогда я вас прощу.
Женщина истошно завопила и упала на колени, обняв сына за ноги. Но тот и не думал подчиняться.
— Ты что же, думаешь, можно покривляться, покричать, выдавая себя за бога, и все ринутся исполнять твои приказы? — с усмешкой спросил он.
— Посмотри направо и налево, юный Ками. Вокруг тебя твои соплеменники. Ты готов к тому, что за твой проступок расплачиваться будут они, а не ты? — вкрадчиво спросил человек у костра.
— Никто не будет ни за что расплачиваться. В нашем мире есть только один закон, и это — сила! — Ками поднял руки, сжатые в кулаках. — Почему я, сильнейший, должен преклонять колени перед какими-то животными, и позволять им творить все, что заблагорассудится?! Я не жалею о содеянном, и отныне каждый волк, что проявит свою злобу на моем пути, лишится жизни!
Раздался удар молнии, а женщина испуганно посмотрела на Ками, но не сказала ни слова. Кшиштоф просто стоял рядом, глядя то на шамана, то на Ками.
— Да будет так, — наконец, сказал шаман. Постепенно огонь за его спиной угасал из-за начавшегося дождя, и он говорил все тише и тише. — Я проклинаю вас, племя Хола Иу, как тех, кто обратился ко мне в минуту беды, получил мою защиту и помощь, а затем грубо отверг ее. В ваших сердцах я прочел невысказанное. Часть была согласна с этим юным глупцом, часть — молила меня забрать его жизнь силой. Те, кто остался верен, умрут быстрой и безболезненной смертью. Те же, кто в душах своих восстал против меня, будет проклят. Вы станете отвратительными существами, не способными общаться ни с друг другом, ни с другими людьми. И раз уж вы так цените иноземцев, я отрежу вас от цивилизации. Сам лес не даст вам выйти — его кусты станут острыми мечами, а деревья закроют от вас солнце. Вода в вашем пруду станет для них сонным ядом.
Прозвучал гром, и дождь усилился в несколько раз. Люди стали разбегаться, испуганные услышанным, но слова шамана звучали прямо в голове, и убежать от них было невозможно.
— Раньше в полнолуние вы приносили мне жертву — крупное животное, на которых охотятся мои слуги. Отныне я сам стану брать себе жертву — одного из проклятых, каждое полнолуние, до тех пор, пока не останется ни одного из вас. Виновники умрут последними. И раз уж вы предпочли мне, вашему богу, защищающему и оберегающему вас, незнакомца, я сыграю с вами шутку. Мое проклятие снимется, если однажды вам, уродливым нелюдям, не способным общаться, по доброй воле поможет незнакомец. Надежда будет с вами до конца, усугубляя страдания.
Под конец шаман расхохотался, и хохот этот был поистине ужасен — нечеловеческий, предрекающий реки крови.
Люди все еще разбегались по хижинам, когда шаман завершил свою речь следующими словами:
— А это тело, призвавшее меня, я беру в качестве платы за призыв.
Затем произошло нечто невообразимое — шаман согнулся в три погибели, его лопатки стало стремительно расти, а лицо — удлиняться, меняя форму. Он стал быстро покрываться шерстью, и вскоре на месте шамана стоял огромный волк, грозно глядя на разбегающихся людей. Затем он отвернулся, и величественно направился в лес.
Видение вновь расплылось и собралось. Действующих лиц теперь не было, я наблюдал за всем племенем. Все еще стояла жуткая непогода — гроза и ливень. Я понял, что это была та же ночь, поскольку Ками, его мать, и Кшиштоф находились вместе в одной хижине.
Вскоре первая молния ударила по одной из хижин — та мгновенно загорелась, но люди из нее не выбежали, молния убила их мгновенно. Затем молнии начали бить по всей поляне, уничтожая людей. Все высыпали наружу, и наблюдали за огнем, который перекидывался с одной хижины на другую. В этот момент дождь прекратился, и ничто не могло ему воспрепятствовать. Выживших осталось не так много — но все же больше, чем та часть племени, с которой я встретился в Претонии.
Этот кошмар продолжался недолго — хижины сгорели дотла, а выжившие сбились в кучу у пруда. Тлеющий костер давал немного тепла, и они устроились у него. Никто и словом не обмолвился о произошедшем, и вскоре все уснули.
Вновь все расплылось и собралось — на этот раз было утро. Мужчина, проснувшийся первым, пошел к пруду дабы умыться, но увидев себя в отражении он закричал, чем разбудил остальных. Все племя за одну ночь превратилось в уродов. Они пытались говорить друг с другом, но не могли. Из их ртов доносилось лишь рычание. Один Кшиштоф сохранился таким, каким был. Видимо, он не поклонялся их богу, и над ним он власти не имел.