Тайна «Железной дамы»

– Здесь довольно тихо, – прервал молчание Илья Ильич, – а главное – рядом рынок Ле-Аль – вон, видите, отсюда виднеются крыши павильонов – и две широкие улицы – Сен-Дени и Севастопольский бульвар, а чуть дальше Риволи и чудесный сквер башни Сен-Жак. Всегда можно найти фиакр, и он мигом вас доставит на улицу д’Ульм, али омнибус. Пройдемте вглубь.

Вдоль переулка шел крыша к крыше ряд трех-, четырех– и даже пятиэтажных домов с мансардными крышами, увешанными веревками с бельем, с разнокалиберными балконами, с балюстрад коих спускались на стены кудрявые плющи и вьющиеся розы – парижские хозяйки выращивали их в глиняных кадках. По мостовой носились мальчишки с длинными прутьями, две дамы стояли у крыльца одной из дверей, тихо беседуя. Они тотчас же замолчали и недобро уставились на пришельцев.

– О, это опять вы, – заметила та, что была чуть старше. Султан темных перьев на коричневой шляпке воинственно колыхнулся. Она нервно отдернула складки платья и сделала шаг навстречу.

– Бонжур, мадам, – воскликнул Мечников, отвесив поклон. – Нет никаких причин для волнений. Месье, – он указал на Иноземцева, – будет здесь жить, и только.

– Бонжур, – робко отозвался Иван Несторович. – Я нисколько вас не побеспокою, ручаюсь честью.

Дама строго оглядела русского доктора и, фыркнув, отвернулась к собеседнице.

Бывший ординатор перевел недоуменный, испуганный взор с француженок на Мечникова, а следом поглядел на Луара, в надежде, что тот объяснит недоброжелательность будущих соседей. Луар вскинул брови, виновато пожал плечами.

– Они нас недолюбливают еще с прошлого нашего знакомства. Это все из-за собак, – хихикнул он, а потом шепотом добавил: – Вы отлично говорите по-французски, но придется привыкнуть к парижскому акценту, тогда легко можно сойти за своего.

– Поверьте, Иван Несторович, это будет на пользу, – подхватил Мечников, продолжая сиять улыбкой, аки медный таз. – Да не делайте таких испуганных глаз. Никто вас гонять не будет. Париж – город интернациональный, космополитный. Давно уж французы ни с кем не воюют и революций не устраивают. Франция стала воистину страной покоя, безмятежности и просвещения, права и свободы граждан почитают как Бога. Но! Но здесь, грек вы, немец или даже китаец, лучше быть при этом парижанином.

«Странно, – пронеслось в голове Иноземцева, который, увы, почти не слушал речей биолога, зато пристально наблюдал за его этой странной неугасающей ухмылкой. – К чему бы столько радости? Уж не над ним ли они хохочут? Скрывают что-то? Как-то грубо Илья Ильич одернул препаратора. С чего бы?»

Но тотчас же одернул самого себя: «Наверное, я совсем пессимистом сделался, унылым, неисправимым пессимистом. Нехорошо так думать. Ученые перенесли столько возмущенных нападений, столько инсинуаций, столько обвинений и недовольств со стороны парижан, чтобы наконец обрести признание. Вот, в конце концов, и перестали огорчаться вовсе. Кропотливый труд искателей глобального в малом привил им удивительную привычку никогда не отчаиваться. Надо бы и мне последовать их доброму примеру и перестать на всех глядеть как на недругов каких. Эх… И все-таки они тайно надо мной потешаются, не иначе…»

Дом, который муниципалитет Парижа, в лице месье Кристофаля выдал лаборатории Пастера, оказался, наверное, самым старым, самым низким – всего в два этажа, и узким из всех – около шести-восьми саженей в ширину. Он был втиснут между двумя другими домами, словно сухонький старичок меж стройными упитанными парнями, явившимися поглядеть на уличных балаганщиков, и терялся в толпе других домов. Зато имел прочную, старинную, с резьбой и сделанную на века, дверь, четыре окна, балкон и, что самое важное, по словам Мечникова, огромный подвал, где можно было разместить целую фармацевтическую фабрику.

– Подземное пространство замечательно компенсирует узость надземных помещений, – тоном Чичероне вещал Илья Ильич по дороге к крыльцу.

Иноземцев боязливо потянулся к резьбе двери, провел ладонью по замысловатому рисунку. То был мифический цветок – из тех, что изображают с острыми клыками вместо лепестков. Цветок без бутона, но с разверзнутой пастью. Иван Несторович возил пальцем по линии зубов и молчал, ощущая холодную волну острого беспокойства. А сможет ли он находиться здесь в безопасности? На улице, где об ученых заведомо шла дурная слава. Не слишком ли малолюден район? А что находится за рынком? Не много ли здесь ночных хулиганов? В Париже водятся дикие животные? Наверняка есть зоосад…

Страх, проклятый страх беспрестанно порывался наружу. Он возникал вспышками, являлся из ниоткуда, всегда был необъясним и заставлял втягивать голову в плечи и дрожать против воли.

В поисках ответа Иван Несторович поднял голову, еще раз оглядел фасад. На него смотрело старое сморщенное чудище с четырьмя глазами, с плотно сжатым ртом-дверью. Мечников и месье Луар терпеливо дожидались, пока их новый знакомый совершит знакомство с крыльцом и наконец решится переступить через порог.