Тайна желтой комнаты

Признаюсь, в тот момент я был сражен, уничтожен. Ведь, в конце-то концов, в галерее было светло, и не было там ни люка, ни потайной двери в стенах, вообще никакого укрытия, где можно было бы спрятаться. Мы двигали кресла и приподнимали картины. Ничего! Ничего! Будь там китайская ваза, мы и в нее бы заглянули, но никакой вазы не было!»

Глава XVII Загадочная галерея

«На пороге прихожей появилась мадемуазель Матильда Станжерсон, — продолжает свои записки Рультабий. — Мы находились почти у самой ее двери, когда произошло это невероятное событие. Бывают моменты, когда чувствуешь, как разум покидает тебя или, еще того хуже, мозг отказывается постичь увиденное. Пуля в голову, расколотый череп — вместилище убитой наповал логики, рассудок вдребезги… Все это, несомненно, было схоже с тем мало приятным ощущением, которое вдруг навалилось на меня, лишив умственного равновесия и угрожая концом моему мыслящему «я» и вообще человеческой мысли!.. Моральное разрушение возведенного разумом здания, да к тому же еще вполне реальное уничтожение облеченного в плоть видения при том, что сохраняется полная ясность зрения, — какой страшный удар по черепу!

К счастью, мадемуазель Матильда Станжерсон появилась на пороге своей прихожей. Я увидел ее, и это спасло мою мысль от затянувшего ее первозданного хаоса… Я дышал одним с нею воздухом… вдыхал аромат ее «духов дамы в черном»… Такой дорогой для меня дамы в черном, дорогой дамы в черном, которую я никогда больше не увижу! Боже мой! Десять лет моей жизни, да что там — половину жизни я готов отдать за то, чтобы вновь увидеть даму в черном! Но увы! Мне осталось вдыхать иногда лишь духи, да и то… Да и то!.. Только духи, похожие на те, чей след сохранился в моей памяти с далеких юных лет…[10] Это пронзительное воспоминание о твоих дорогих моему сердцу духах, дама в черном, и заставило меня шагнуть навстречу той, которая — вся в белом и сама такая бледная, такая бледная и такая прекрасная — стояла у входа в загадочную галерею! Ее великолепные золотые волосы были подняты вверх и не скрывали красной звезды на виске — след от раны, которая едва не погубила ее… В самом начале, когда я еще только пытался рассуждать здраво, а главное, хотел начать с нужного конца, я вообразил, будто в ночь тайны Желтой комнаты у мадемуазель Станжерсон была прическа на прямой пробор… Но разве мог я рассуждать иначе, без этой прически на прямой пробор, закрывавшей виски, до того, как побывал в Желтой комнате?

А теперь, после всего случившегося в загадочной галерее, я и вовсе перестал рассуждать, стою тут, совершенно отупев, и созерцаю явившуюся нам мадемуазель Станжерсон, такую бледную и такую прекрасную мадемуазель Станжерсон. На ней сказочно белый пеньюар. Видение, да и только, нежный призрак. Отец обнимает ее, крепко целует, словно обретая вновь — причем уже не в первый раз, ибо и на этот раз она могла быть потеряна для него навсегда! Он не решается расспрашивать ее… Увлекает ее в спальню, куда мы следуем за ними, ибо надо же, в конце концов, знать!.. Дверь в будуар открыта… Испуганные лица двух сиделок склонились в ожидании… Мадемуазель Станжерсон спрашивает, что означает весь этот шум.

— Все очень просто, — объясняет она.