Заглянув под кровать, Рультабийль жестом выдворил нас из комнаты. Сам он вышел последним. Бернье тут же запер дверь маленьким ключом и положил его в верхний карман куртки, который вдобавок застегнул на пуговицу. Мы повернули по коридору и зашли в апартаменты Старого Боба, состоявшие из гостиной и спальни; осматривать их было так же легко, как и комнаты Дарзаков. Никого, меблировка скудная – стенной шкаф и почти пустой книжный шкаф с отворенными дверцами. Когда мы выходили из этих комнат, матушка Бернье как раз поставила стул на пороге у своих дверей, чтобы ей было удобнее наблюдать, не отрываясь от своего занятия – чистки картошки.
Зашли мы и в комнату, занимаемую супругами Бернье. На остальных этажах башни никто не жил; туда вела маленькая лестница, начинавшаяся в углу Б. Попасть на эту лестницу можно было через люк в потолке комнаты Бернье. Рультабийль попросил молоток и гвозди и заколотил люк. Теперь вход на лестницу был закрыт.
Можно смело утверждать, что Рультабийль, поскольку от него ничего не ускользало, не оставил в Квадратной башне никого, кроме супругов Бернье, после того как осмотрел ее и вышел со мною оттуда. Можно также утверждать, что в комнатах Дарзаков не было ни души, пока папаша Бернье несколько минут спустя сам не отпер дверь господину Дарзаку. Расскажу, как это произошло.
Примерно без пяти пять мы с Рультабийлем, оставив Бернье у двери в комнаты Дарзаков, вышли во двор. Дойдя до площадки старой башни, возвышавшейся подле потерны, мы сели на парапет и уставились вниз, на кроваво-красные отблески, лежавшие на Красных Скалах. И вот, у края Барма-Гранде, таинственно зиявшей на фоне огненных Красных Скал, мы вдруг увидели подвижную и вместе с тем мрачную фигуру Старого Боба. Он представлял собою единственное черное пятно в окружающем пейзаже. Вздымающиеся из моря отвесные утесы были так багровы, что казались раскаленными от внутреннего жара земли. В своем сюртуке и цилиндре этот факельщик из похоронного бюро, нелепый и жуткий, казался невероятным анахронизмом на фоне пещеры, образовавшейся когда-то в пылающей лаве, – пещеры, которая триста тысяч лет назад служила, быть может, первым пристанищем для первой семьи в первые дни Земли. Зачем нужен этот мрачный могильщик среди пламенеющих камней? Он потрясал своим черепом и смеялся, смеялся… Нам было больно слышать этот смех, он раздирал нам уши и сердце.
Затем наше внимание переключилось со Старого Боба на Робера Дарзака, который вышел из-под потерны и пересекал двор Карла Смелого. Нас он не видел. Вот он-то уж не смеялся! Рультабийль жалел его, понимая, что ученый держится на пределе. Молодой человек сообщил мне, что днем Дарзак сказал ему: «Неделя – это много! Не знаю, вынесу ли я еще неделю такой пытки». Рультабийль спросил у него: «А куда вы поедете?» – «В Рим», – ответил тот. Очевидно, дочь профессора Стейнджерсона хочет ехать только туда; Рультабийль полагал, что бедняга Дарзак задумал это путешествие, поняв, что только папа римский может решить его дело. Бедный господин Дарзак! Да, в самом деле: ему не до смеха. Мы не спускали с него глаз до дверей Квадратной башни. Да, он держался из последних сил: сгорбился, засунул руки в карманы. Вид его выражал крайнее отвращение ко всему. Должно быть, ему действительно все опротивело. Он вынул руки из карманов, однако вид его все равно не вызывал улыбки. И все же, признаюсь, я улыбнулся. Дело в том, что не без помощи гениального Рультабийля господин Дарзак невольно вызвал во мне дрожь ужаса, дрожь, пронизавшую меня до мозга костей! Ну как мог Рультабийль вообразить такое!
Господин Дарзак вошел в Квадратную башню, и Бернье отпер ему дверь. Для этого он, подойдя к двери, достал ключ из кармана; позже мы выяснили, что решетка на окне не была перепилена – все это позволило нам сделать вывод: когда господин Дарзак вошел к себе в спальню, в занимаемых им и его женой комнатах не было никого. Это несомненно.
Конечно, все это мы уточнили позже; и я рассказываю об этом сейчас только потому, что меня преследует мысль о том необъяснимом, что притаилось в тени и вот-вот выйдет на свет божий.
Наступило пять часов.
Мы с Рультабийлем еще с час проговорили или, точнее, промучили себя всяческими предположениями, сидя на земляной площадке башни. Вдруг Рультабийль хлопнул меня по плечу и, вскричав: «А я думаю…», бросился в Квадратную башню. Я последовал за ним, хотя и представить себе не мог, о чем он думает. Оказалось – о мешке с картошкой матушки Бернье, который он тут же высыпал на пол, к немалому изумлению почтенной женщины. Удовлетворенный сделанным и, по-видимому, получив ответ на терзавший его вопрос, он вернулся вместе со мной во двор Карла Смелого, предоставив папаше Бернье собирать рассыпанную картошку.
Госпожа Дарзак появилась на секунду в окне комнаты своего отца, на втором этаже Волчицы.