— Велосипед объясняет исчезновение следов, оставленных грубыми башмаками убийцы, — заметил я. — Убийца в грубых башмаках сел на велосипед… Его сообщник, человек в элегантных ботинках, поджидал его на берегу пруда с велосипедом. А нельзя предположить, что убийца действовал, следуя указаниям человека в элегантных ботинках?
— Нет! Нет! — возразил Рультабий со странной улыбкой. — С самого начала я ждал этих следов. И вот они, наконец! Это и есть следы убийцы, и я их вам не отдам!
— А как же быть с теми, другими, от грубых башмаков?
— Это тоже следы убийцы.
— Так, значит, их было двое?
— Нет! Был только один человек, и у него не было сообщников…
— Молодец! Молодец! — крикнул со своего места Фредерик Ларсан.
— Смотрите сами, — продолжал юный репортер, показывая на землю, истоптанную грубыми каблуками. — Человек сел здесь и снял башмаки, которые надел, чтобы обмануть правосудие, затем, взяв их, конечно, с собой,
— Браво! Браво! — снова крикнул великий Фред.
И вдруг, неожиданно подойдя к нам, он остановился перед г-ном Робером Дарзаком и сказал:
— Если бы у нас был сейчас велосипед… мы могли бы наглядно доказать справедливость рассуждений этого молодого человека, господин Робер Дарзак…
— Нет, — ответил Дарзак, — велосипеда нет, свой я отвез в Париж четыре дня назад, когда приезжал в замок в последний раз перед покушением.
— Жаль! — проронил Фред весьма холодным тоном.
Затем, повернувшись к Рультабию, сказал:
— Если и дальше так будет продолжаться, вы увидите, что мы с вами придем к одному и тому же заключению. Имеется ли у вас соображение относительно того, каким образом убийца вышел из Желтой комнаты?
— Да, — молвил мой друг, — такое соображение есть…
— У меня тоже, — продолжал Фред, — должно быть, точно такое же, как у вас. В этом деле все довольно однозначно. Я жду прибытия моего шефа, чтобы поговорить со следователем.
— Вот как! Начальник полиции собирается приехать?
— Да, во второй половине дня, для проведения в лаборатории в присутствии судебного следователя очных ставок всех тех, кто так или иначе сыграл или мог сыграть какую-то роль в этой трагедии. Это будет крайне интересно. Жаль, что вы не сможете туда попасть.
— Я попаду, — заверил его Рультабий.
— В самом деле… вы меня поражаете… молодой человек! — произнес полицейский не без яду. — Из вас со временем вышел бы превосходный полицейский… если бы, конечно, вы следовали определенному методу, а не доверяли бы в такой степени своей интуиции и не следовали велению вот этих своих шишечек на лбу. Поверьте, я уже не раз замечал, господин Рультабий: вы слишком много рассуждаете… Вы недостаточно полагаетесь на собственные наблюдения… Что вы, например, можете сказать об окровавленном платке и о красной руке на стене? Вы, конечно, видели красную руку на стене, а я, я видел только платок… Скажите…
— Гм! — молвил несколько озадаченный Рультабий. —
— Ах, какое грубое, интуитивное заявление!.. Берегитесь, у вас, я бы сказал, прямолинейная логика, господин Рультабий, и логика может вас подвести, если вы будете так грубо с ней обращаться. Есть множество обстоятельств, при которых следует относиться к ней с осторожностью, подбираться, так сказать, к ней исподволь… Господин Рультабий, вы, конечно, правы, когда говорите о револьвере мадемуазель Станжерсон. Пострадавшая, несомненно, стреляла. Однако вы неправы, когда беретесь утверждать, что она ранила убийцу в руку…
— Я в этом уверен! — воскликнул Рультабий.
Фред невозмутимо продолжал:
— Недостаток наблюдательности!.. Недостаток наблюдательности!.. Исследование носового платка, бесчисленные круглые ярко-красные пятнышки — капли крови, которые я обнаружил, идя по следу, — а я установил, что они падали
Великий Фред говорил вполне серьезно. Я невольно ахнул.
Репортер, не мигая, глядел на Фреда, а тот с величайшей серьезностью глядел на репортера. И тут Фред вывел заключение: