Тайна желтых нарциссов

Кивком головы она предложила ему сесть и, удивительно старомодным жестом подоткнув юбку, присела напротив. В комнате было довольно прохладно. Смайли понимал, что пора начинать разговор, но все не мог решиться, как-то отрешенно глядел перед собой, словно стараясь постигнуть тайну рано постаревшего и много повидавшего, изношенного лица Эльзы Феннан. Ему казалось, что затянувшаяся пауза длится уже бесконечно долго, но вдруг она снова заговорила.

— Вы сказали, что он произвел на вас благоприятное впечатление. По всей видимости, это чувство не было взаимным.

— Я не читал письма вашего покойного мужа, но мне известно его содержание. — Честное пухлое лицо Смайли теперь было обращено прямо к ней. — Здесь что-то не сходятся концы с концами, ведь я прямо сказал ему, что он… что мы прекращаем это дело.

Она слушала его молча, не перебивая, ожидая, что он скажет ей еще. А что, собственно, он мог добавить к сказанному? «Я сожалею, что убил вашего мужа, миссис Феннан, но я ведь исполнял свой долг. Долг? Боже всемилостивый, по отношению к кому долг? Феннан был членом компартии, когда учился в Оксфорде двадцать четыре года тому назад, недавнее его повышение по службе предоставляло ему доступ к очень секретной информации. Какой-то «доброжелатель» прислал нам на него анонимку, и мы обязаны были отреагировать. Расследование фактов его биографии повергло вашего мужа в состояние меланхолии, и он, ничтоже сумняшеся, покончил жизнь самоубийством. Вот это ей сказать?» — Он промолчал.

— Это ведь была просто игра, — сказала она вдруг, — дурацкое балансирование между идеями, игра словами. Ведь у вас не было ничего личного против него или еще кого-либо. Чего вы с нами возитесь? Возвращайтесь к себе в Уайтхолл и ищите в ящиках своего стола новых шпионов. — Она смолкла. В темных ее глазах, горящих лихорадочным блеском, почему-то не было и намека на какие-либо эмоции. — Вы страдаете застарелой болезнью, мистер Смайли, — продолжила она, не торопясь выбрав себе сигарету из сигаретницы. — И я знала много жертв этой болезни. Мозг работает независимо, отдельно от тела, он мыслит абстрактными понятиями, никак не связанными с реальной действительностью, правит бумажным королевством и изобретает хладнокровно и бесстрастно способы уничтожения своих бумажных жертв. Когда же у папок с делами появляются головы, ноги, руки — это ужасный миг для вас, не правда ли? У каждого имени, оказывается, есть семья, история жизни, чувства и человеческое достоинство, у каждого находится и объяснение для фактов, собранных в ваших печальных досье, практически каждый может найти оправдание своим поступкам, всем своим грешкам, и настоящим и выдуманным. Честное слово, мне жаль вас. — Она на секунду примолкла и потом продолжила. — Это как с государством и народом. Государство — это ведь тоже некая мечта, символ, ничего по сути не обозначающий, пустой звук, мозг без тела, причудливых форм облака в небе. Но государства развязывают войны, не правда ли, и берут пленных. Размышлять, оперируя абстрактными идеями, — ах, как это удобно, стерильно! Вот и меня с мужем стерилизовали! — Произнося все это, она смотрела на него прямо, неотрывно, ни разу не моргнув. Акцент в ее речи звучал как никогда явственно.

— Вы живете в своих придуманных доктринах и абстрактных идеях, в своем государстве, мистер Смайли, но вовсе не среди реальных, живых людей. Вот вы сбросили оттуда, с неба, бомбу, но спуститься затем на землю самому, посмотреть на содеянное, увидеть кровь, слышать стоны — это вам и в голову не придет, не ваше это дело.

Голос ее приобрел силу и звенел, сама она как бы отдалилась от Смайли и выросла над ним.

— Вы, кажется, шокированы? Мне, вроде бы, полагается плакать, да слез-то у меня не осталось, мистер Смайли, — я бесплодна, дети моей печали мертвы. Я признательна вам, мистер Смайли, за ваш визит, теперь можете возвращаться назад, вы ничем не можете облегчить мое горе.

Он выпрямился на стуле, осторожно положив на коленях одну короткопалую руку на другую. Выглядел Смайли почему-то озабоченным и даже каким-то лицемерным — будто лавочник, читающий мораль. Он был бледен, на висках и верхней губе блестели капельки пота. На бескровном лице выделялись только розовато-лиловые полукружья под глазами, обрамленные очками в тяжелой оправе.

— Послушайте, миссис Феннан, — сказал он, — но ведь это наша беседа с вашим мужем была всего лишь формальностью. Мне показалось, что он не имел ничего против, даже рад был выговориться, снять с души камень.

— Как вы можете так говорить, как вы смеете, когда…

— Но я вам говорю чистую правду: он совершенно не держал зла, да и не мог обидеться на государственные службы. Когда я пришел к нему и увидел, что его комната проходная и там постоянно кто-то был, то мы отправились в парк, а закончили наш разговор в кафе. Согласитесь, что все это мало похоже на методы инквизиции. Я даже сказал ему, что волноваться, собственно, не о чем — беседа абсолютно формальна. У меня просто не укладывается в голове, почему он написал это письмо, — нет, не понимаю…