Тайна жизни

— ...Теперь я отчетливо вспоминаю, — говорил несколько позже Жюльен: — и ваши слова еще звучат в моих ушах, настолько сильно подействовал на меня тогда ваш рассказ. Мы приходили в восторг от опытов Зоммервиля и кто-то из нас, кажется Алинь, удивлялась, что вы не разделяете наш энтузиазм.

— Наш энтузиазм — дело прошлого, — горько сказала девушка.

— И вот, когда мы говорили о чудесах науки, вы, в противоположность этому, рассказали про индейцев, знающих такие растения, которые разрушают духовные способности. Человек превращается в тело без души.

— Это не тот случай, — прервал миссионер: — мне, кажется, я вам упоминал и про другой...

— Да, конечно, человек, превращенный в животное. Несчастный, выпивший этот яд, сначала теряет способность речи и произносит одни только нечленораздельные звуки, как если б у него был частичный паралич языка.

— Потом он теряет ощущение равновесия.

— Да, да, он перестает держаться на ногах, как будто тяжесть головы его влечет вниз.

— И, в конце концов, он начинает ходить на четвереньках, испуская рев — так, что ли?

— Да, рев и пронзительные крики, от которых мороз продирает по коже. Этих криков никогда не забудешь.

— И вы думаете, отец, — умоляюще спросила молодая девушка: — что бедное дитя...

— Пока симптомы сходятся только на этих нечленораздельных криках. Я не знаю в точности хода этой ужасной болезни, которая, без сомнения, поражает определенные нервные центры, но Пабло сразу увидит, ошибаюсь я или нет.

После долгого молчания Жюльен спросил:

— Эти больные, должно быть, ужасно страдают?

Аббат Тулузэ ответил не сразу.

— Я вам еще не говорил, что именно в этой болезни ужаснее всего. Нет, жертва ее не страдает физически, но зато ясность ума и способность рассуждать, как видно, пропадают не сразу. И эти незабываемые крики, о которых я вам говорил, не похожие ни на животные, ни на человеческие, вернее всего выражают дикое отчаяние несчастного, который, превращаясь в животное, сохраняет чувства и переживания человека. Бедняга кончает тем, что бросается в воду или же его близкие из сострадания к нему кладут конец его мучениям.

— Какой ужас, — простонала Алинь, вся дрожа.

— Не знаю, — вмешался Гилермо Мюйир: — верно ли, что эти больные не страдают физически? В молодости я жил среди дикарей в венецуэльской Гвиане, где я скупал каучук. Я видел одну молодую женщину, пораженную этой болезнью, которую они называют «вахимахура». Я видел ее так, как вижу вас, и она кусала руки, рвала на себе тело, как ягуар, простреленный пулей.

— Возможно, — согласился Тулузэ: — Как знать, что они чувствуют, если они не умеют говорить.

Наступило долгое тяжелое молчание, прерванное Жюльеном.

— Знает ли Зоммервиль о природе этой болезни?

Миссионер, прежде чем ответить, сделал неопределенный жест.

— У меня не хватило мужества рассказать ему, что ждет его сына. Впрочем, я не могу утвердительно сказать, этой ли болезнью он болен. Кроме того, станьте на мое место. Мне хотелось бы иметь возможность сказать ему, что болезнь излечима, и один только Пабло знает тайны своего племени... Но почему он так долго не идет.

— Вот уже больше часа, как мы ждем Жана... — сказал Жюльен, вынимая часы.

— Только бы они не ушли на рыбную ловлю, — взмолился миссионер.

— Вы полагаете, что тогда вернутся только к вечеру?

— Нет, Пабло человек осторожный. Он не станет утомлять себя накануне отъезда. Ведь они отправляются завтра на рассвете. Так они условились с Лармором.

— А если он отложил свой отъезд?

— Вы не знаете индейцев, м-сье Мутэ. Если б Лармор просил у него двадцать четыре часа отсрочки, он исчез бы, ни слова не говоря, со своими людьми и пирогой, и предложите ему целое состояние, он будет одинаково непреклонен.

Огюст подал завтрак, но никто к нему не притронулся. Отсутствие Жана начинало всех волновать. Они вернулись к вопросу, который уже много раз обсуждали. Все подозревали в этом ужасном преступлении каторжника. Из всех обитателей Пьедрады он один мог знать свойства индейских волшебных трав и действие их ядов, и Жюльен вспомнил угрозы, брошенные бандитом, после операции.

— Я с вами согласен, — заметил аббат: — что Браво чудовище, если о нем судить по одним тем преступлениям, которые он совершил среди индейцев. Я согласен тоже с тем, что он имеет основание сердиться на Зоммервиля, но для чего он остановился на такой невинной жертве, как этот молодой человек, не имеющий ничего общего с операцией.

— Ничего общего, — спросил Жюльен: — разве он не единственный сын человека, которому бандит хотел мстить. Есть садисты в преступлениях, как бывают садисты в сладострастии. Браво придумал утонченную месть. Сразить отца через его сына!

— Заметьте, что его не видно с самого утра. Он, должно быть, прячется в лесу.

— ...и ищет средства убежать с этого острова, — дополнил Жюльен. — Известно ли, по крайней мере, что с той пирогой, на которой он приехал сюда?

Ее нужно было давно убрать.

— Это уже давно сделано, — лаконически заявил Ляромье.