Тайна Зои Воскресенской

Вскоре в кабинете Коллонтай раздается телефонный звонок. Говорит сэр Виктор. «Мадам министр, неужели я огорчил вас – прислал цветы, которые вам не понравились, и вы их мне вернули». Александра Михайловна молниеносно находится: «О, что вы, сэр Виктор! Мне так понравилась ваша очаровательная корзина, что я заказала точную копию». – «Целую ваши руки и восхищаюсь вашим искусством», – отвечает посланник Маллет.

…В 9 часов утра Александра Михайловна спускается из своей квартиры в рабочий кабинет. По стуку каблуков на лестнице дежурная охрана посольства сверяет свои часы. И уже слышится звонкий, удивительно мелодичный и молодой голос: «Доброе утро! Вы не забыли, что сегодня приезжают дипкурьеры? Приготовлена ли для них комната? Очень хорошо. Спасибо… Анна Ивановна, чем это вам удалось так отчистить медные заслонки, сверкают, как на военном корабле. Да? Великолепно, но к этому порошку нужны еще и золотые руки… Александр Николаевич, поручите перевести статьи, отмеченные мною синим карандашом. В первую очередь из «Хувудстагбладет» и «Обсервера».

Александра Михайловна приходит к себе в кабинет, по пути в приемной чуть задерживается перед трюмо. Зеркало отражает среднего роста женщину в темном платье, о котором не скажешь «строгое». Какая-то деталь – брошка, белая кружевная подпушка под воротником, а главное, рукава придавали всегда нарядный и элегантный вид. Платьев не так много, а рукавов к ним несколько пар. Можно скомбинировать целый гардероб, отдать чуть-чуть дань моде, дипломатическому протоколу.

Голова увенчана слегка вьющимися подстриженными волосами, в которых поблескивают серебряные нити, высокий выпуклый лоб прикрывает челка.

На шее неизменная тоненькая золотая цепочка, к которой прикреплен лорнет.

Очки? Да, она ими пользовалась, когда сидела одна в кабинете и писала, но… «Очки больно давят на переносицу, очки можно забыть, потерять, лорнет же всегда при себе, а впрочем, – смеется Александра Михайловна, – не люблю я очков, не идут они мне».

Внимание собеседника приковывали глаза Александры Михайловны, большие, чуть скошенные складочками век, очень синие глаза, не поблекшие даже в преклонные годы. И над ними, как два чутких крыла, густые темные надломленные брови. Ни один портрет не мог передать этих глаз, освещенных большой мыслью, то по-матерински ласковых и чуть грустных, то лукавых и веселых, то грозовых. Но никогда их не заволакивало безразличие, равнодушие.

Рядом с ней не уживались будни, скука. Живая, темпераментная, веселая, она не любила даже на официальных приемах чинных и монотонных разговоров, всегда взрывала чопорную напыщенность остроумным словом. И никто так не умел смеяться и наслаждаться смехом, как Коллонтай. Смеялась она звонко, открыто, душевно.

Александра Михайловна обладала редким даром быть доступной, находить контакт с каждым человеком. В настольном календаре рядом с записью «обед у сэра Виктора Маллета» отмечен день рождения жены инженера торгпредства – послать открытку. Внимательна ко всем. С ней легко и просто и шоферу, и школьнику, и какой-нибудь старушке, пришедшей в посольство справиться о сыне, живущем в Советском Союзе. С первых слов пропадали у человека скованность, смущение. Она умела не подавлять, а возвышать человека.

Тяжело приходилось с ней иностранным дипломатам, сановникам, промышленникам. Сидит, бывало, в приемной какой-нибудь банкир, ворочающий миллионами, курит сигарету за сигаретой, поглядывает на часы. И, когда стрелка приближается к той минуте, на которую назначена аудиенция, начинает сдувать с себя пылинки, нервно поправляет галстук, одергивает полы пиджака, весь подбирается и перед самыми дверями старается отдышаться, чтобы не внести табачного дыма в кабинет.

Как-то я сидела у Александры Михайловны и докладывала ей о ходе работы в пресс-бюро. Она посмотрела запись в календаре, отвернула обшлаг, глянула на часы и сказала:

– Через пару минут ко мне придет Генеральный консул оккупированной Бельгии. Его эмигрантское правительство в Лондоне. Вы оставайтесь здесь. Этот визит вежливости продлится не более пяти минут, и мы с вами продолжим…

В назначенное время порог кабинета переступил высокий элегантный старик. Представился. Александра Михайловна сразу завязывает разговор не о погоде, не о театре, как принято на таких приемах, а о жгучем вопросе объединения сил против фашизма, о втором фронте.

Затем незаметно взглянула на часы – неуловимое, одной ей свойственное движение, означающее, что аудиенция закончена.

А старый консул замялся. У него еще личный вопрос. Он извлекает из нагрудного кармана небольшую фотографию на плотном картоне, протягивает ее Александре Михайловне.

Она вскидывает лорнет:

– Как? Это моя фотография. Здесь мне, наверное, лет семнадцать, но у меня нет такой. Откуда она у вас?

Консул широко улыбается:

– О, мадам, с тех пор прошло более полувека, а точнее – пятьдесят три года. Ваш папа был тогда начальником иностранного отдела русского генерального штаба. Я был всего адъютантом у нашего военного атташе. Вы иногда появлялись на балах.