Тайна Зои Воскресенской

…Наступила пора мартовского солнца 1944 года. Александра Михайловна заявила в посольстве, что по рекомендации врачей ей следует в это переходное время, изобилующее капризами погоды, выезжать на ночь к берегу моря, где она будет спать с открытыми окнами и дышать морским воздухом. И люди понимали, что после напряженного дня семидесятидвухлетняя Александра Михайловна может позволить себе ночной отдых на берегу залива.

Я в те дни собиралась к отъезду домой. Александра Михайловна доверительно сообщила мне, что завязывает мирные переговоры с финнами и что эти встречи будут проходить в «Сальчшёбадене».

– Приезжайте с Владимиром Семеновичем ко мне на ужин. Нужно, чтобы я примелькалась там, поскольку переговоры с финнами я буду вести по ночам… Спасибо вам за помощь.

Я передала приглашение Александры Михайловны Владимиру Семеновичу Семенову. В нашем посольстве он был вторым лицом – старшим советником. Во время отсутствия Коллонтай исполнял обязанности поверенного в делах. Молодой дипломат, имевший философское образование, он впоследствии занимал ответственные посты, был нашим послом в ФРГ, заместителем министра иностранных дел.

…Шофер умело ведет машину по лесной дороге. Блеснул залив, в который опускалось затуманенное солнце. На высокой скале расположилось нарядное, изысканной архитектуры здание, отделанное мрамором, со львиными бронзовыми головами на парадных дверях. Это и был отель-санаторий «Сальчшё-баден». Дорога к нему шла серпантином, на пригорках, очищенных от снега, цвели разноцветные крокусы. Вечнозеленые голубые ели украшали зимний пейзаж.

У подъезда медсестры помогли Александре Михайловне перебраться из машины в коляску, швейцар и горничная приветствовали высокую гостью низким поклоном.

– Завтра приедете за мной, как всегда, утром, в восемь тридцать, – распорядилась Александра Михайловна. – Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, приятных сновидений, – отвечает шофер.

Для Коллонтай были подготовлены апартаменты в бельэтаже. Во всех комнатах вазы со свежими цветами. Александра Михайловна попросила распахнуть дверь на террасу и накинуть на плечи накидку, опушенную мехом.

– Со вакра! (Так красиво!) – восхищенно сказала медсестра, оправляя накидку. – Что бы желала мадам на ужин?

– Стакан простокваши не очень холодной и вечерние газеты. И вы можете быть свободной. Я доберусь до кровати сама, но закройте дверь на террасу и опустите портьеры на окна.

Медсестра сказала, что в случае надобности мадам может вызвать ее, нажав на кнопку звонка.

Александра Михайловна вынула из сумочки зеркало. О, очень бледна. Чуть-чуть пудры. Тронула губы розовым карандашом. Поправила челку на высоком лбу. В углу комнаты деликатно тикали напольные часы-башня. Еще есть время немного отдохнуть, собраться с мыслями.

Ровно в одиннадцать часов стук в дверь. Александра Михайловна устроила левую руку на подлокотнике кресла, выпрямилась:

– Дверь открыта. Прошу!

В комнату вошли трое мужчин в смокингах, поклонились, не подавая руки, – они представляли воюющую сторону.

Александра Михайловна разрядила скованность:

– Я протягиваю вам руку.

Паасикиви подошел первым и осторожно пожал ее маленькую ладонь.

– Господин Паасикиви, мы с вами старые знакомые, и это знакомство было всегда под добрым знаком. Я надеюсь, что сегодняшняя встреча должна принести удовлетворение обеим нашим странам.

Паасикиви представил ей своих советников, отрекомендовав их как единомышленников.

– Итак, приступим к делу. Садитесь, господа! Паасикиви продолжал стоять.

– Считаю для себя за большую честь начать эти переговоры именно с вами, госпожа министр, – сказал он. – Мы весьма ценим ваше сочувствие судьбе нашей страны. И как приятно, что мы разговариваем без переводчика на нейтральном шведском языке.

Переговоры были нелегкие. Несмотря на то что Паасикиви искренне примкнул к мирной оппозиции, требовавшей выхода Финляндии из войны, он стремился этот выход сделать беспроигрышным, без территориальных уступок и материальных возмещений. Иногда казалось, что из тупикового положения нет выхода, и аргументы и контраргументы повторялись с обеих сторон, как на испорченной пластинке. Но Александра Михайловна, глядя на угрюмые лица финнов, неожиданно произнесла по-фински:

– Ома мао мансика, му маа мустика. (Своя страна клубника, чужая черника.)

Паасикиви рассмеялся:

– Ойкен хювя! (Здорово!)

И разговор, похожий на угасающий костер, снова разгорался.

Паасикиви выезжал в Хельсинки и, как он позже говорил, «ломал хребты упрямцам».

– Я им втолковывал, госпожа министр, смысл русской поговорки: «Скупой платит дважды». Они даже заучили ее на русском языке.

Встречи длились весь февраль и март. Что и говорить, шли они мучительно тяжело. Порой казалось, что к соглашению прийти невозможно, что надо разойтись. Разойтись по домам и продолжить войну?

Нет!

Александра Михайловна проявила в этих переговорах незаурядный талант дипломата и полемиста. Непреодолимые, казалось, преграды разбивались такой убедительной логикой советского посла, что умудренный политик Паасикиви только разводил руками и, тяжело вздохнув, говорил:

– Быть по-вашему.