Тайна Золотой долины. Четверо из России [Издание 1968 г.]

Я испугался, как бы поляки не бросились бить своего товарища, но в это время меня подтолкнул Левка и, округлив глаза, кивнул в сторону пашни. Вдоль борозды прямо на нас ползла гадюка. Увидя людей, она остановилась, подняла голову и быстро-быстро стала шевелить языком, напоминая чем-то баронессу.

Левка поднял лопату и одним махом перебил змее хребет.

— Что за митинг? — закричал неизвестно как подкравшийся к нам Верблюжий Венок. — Это все ты, старый смутьян! — вцепился он в Сигизмунда, поднимая плеть.

В ту же минуту Левка упал на землю и принялся вопить что есть мочи:

— Господин Камелькранц, спасите! Спасите меня, а то я умру… Эти бестолковые поляки только кричат, а помочь не могут. Меня укусила гадюка, господин Камелькранц!

Змея все еще корчилась недалеко от нас.

И Левка до того ловко провел сценку мнимого несчастья, что горбун поверил. Он нагнулся и стал перетягивать плетью «ужаленному» Левке ногу в колене. Поляки, посмеиваясь, расходились. Они говорили между собой по-польски, и по их одобрительным взглядам можно было понять, что невольники восхищаются находчивостью Левки, спасшей Сигизмунда от расправы, а нас всех — от неприятностей. И только Франц, поравнявшись с Левкой, бросил на него злобный взгляд. Я отчетливо услышал, как поляк прошипел:

— Пся крев!

Нам снова не дали обедать. Поэтому мы собрались около Левки, который лежал на земле.

Я вынул из кармана подарок поляков и, бросив кусочки хлеба в подсоленную воду, мы стали есть тюрю, укрывшись от Камелькранца.

После обеда двое поляков стали выпахивать картошку. Нас с Димкой Камелькранц отрядил собирать ее за плугом. Всякий раз, когда я с ведром подходил к куче картофеля, я встречал около нее Сигизмунда или Юзефа, и никто не мешал нам переброситься парочкой слов. Я узнал, что поляки здесь уже давно, с самого начала войны.

— А вы не пытались бежать?

— Куда бежать? — с чуть грустной иронией отвечал мне Сигизмунд. — Нам бежать некуда. Вся Польша уже четыре года оккупирована Гитлером.

— Я часто толкую им это… — подошел Юзеф. — Надо бежать. Но попробуй, уговори их!

Снова появился Камелькранц, а за ним по-прежнему униженно шла госпожа Бреннер. Юзеф и Сигизмунд поведали мне ее печальную историю. Госпожа Бреннер арендует у баронессы землю, так как у нее своей земли нет. Сейчас фрау Бреннер осталась одна, без мужа, с ребятами, а Фогель требует от нее платы частью урожая.

— Мне наплевать, где вы возьмете картофель! — твердил женщине Камелькранц. — Через три дня чтобы вы его привезли, иначе передам дело в суд.

Фрау Бреннер молча поплелась по дороге.

ФЕРДАММТ [100]

От тугой перевязки нога у Левки начала пухнуть. Ему и в самом деле стало больно, он стонал уже не только старательно, но искренне. Несколько раз его руки протягивались к повязке, чтобы расслабить ее, но Большое Ухо тут же отдергивал их: пусть будет больно, пусть нога станет толстой, как бочка, — это даже хорошо, так как придает больше правдоподобия выдумке насчет змеи.

Сигизмунд, несколько раз ходивший пить к тому месту, где лежал Левка, ничего не понимал. Наконец он обратился к Камелькранцу:

— Господин управляющий, вы посмотрите на русского мальчика. Мне кажется, с ним надо что-то делать…

Камелькранц подумал, подумал и велел своему племяннику Карлу отвезти больного работника домой.

Опираясь на лопату, Левка поковылял к бричке. Он хотел сесть рядом с Карлом, но тот брезгливо кивнул на козлы. Я, дескать, хозяин, ты мой невольник, и знай свое место. Но в дороге, как мы узнали потом, Левка заставил маленького барона кое-что понять.

Вначале они ехали молча. Но Большое Ухо не умел долго молчать. Ему непременно надо было с кем-нибудь говорить. Он и решил перекинуться парой слов с Карлом.

— Послушай, Фердаммт…

— Это кого ты зовешь Фердаммтом? — обиделся Карл.

— Тебя, кого еще… Ты не крути, Фердаммт, а отвечай на вопрос. Почему ты такой толстый?

— Я — больной, — важно ответил барон.

Левка расхохотался:

— Я так и знал. Ты — не жилец на белом свете и к тому еще — дурак.

— Я тебя сейчас выброшу из коляски, — вспылил маленький барон. — И ты пойдешь, как пленник за колесницей победителя.

— Это еще вопрос, — ухмыльнулся Большое Ухо. — Я, видишь, не люблю, когда меня выбрасывают. Я люблю сам выбрасывать.

Карл ухватил Левку за плечи, но тот вывернулся и ткнул немца локтем в лицо. У Карла брызнула носом кровь.

— Тир, куси его, куси! — вопил Карл.

Но Левка уже успел приручить собаку. Тир бежал рядом с бричкой, лаял, вилял хвостом и не знал, кого здесь надо брать.

— Тир, возьми его! — крикнул Левка, указывая на Карла.

Огромный пес в ту же секунду вспрыгнул в бричку и, оскалив зубы, заворчал на перетрусившего Карла.

— Что? Натравил? — торжествовал Левка. — То-то!

И, путая падежи, перевирая окончания немецких слов принялся втолковывать: