Потом мы погрузили всё снаряжение на колесницу, увязали тросом[22]
и поехали. Чтобы нас не увидели знакомые, мы сразу свернули на тихую Почтовую улицу. Никто из знакомых не встретился, и мы благополучно выбрались к городской заставе. Вдруг из проезда, который вёл к нашей школе, выкатилась большая толпа ребятишек. Они все подпрыгивали, как индейцы, размахивали руками, а, заметив нас, побежали навстречу и закричали:— Едут! Поехали!
— Кто разболтал? — сердито обратился я к своим бледнолицым братьям и остановил Золотую Колесницу Счастья.
Дублёная Кожа и Большое Ухо клялись, что никому о нашей экспедиции не говорили. Лёвка, ворочая глазами, обещал в знак своей невиновности тут же съесть горсть земли, но я только махнул рукой.
— Не надо, Лёвка, ещё живот заболит, — и мрачная улыбка появилась на моём обветренном лице.
Все ребята оказались из нашего пятого класса и из четвёртого «В», где учился Лёвка. Они окружили нас, стали жать руки и желать счастливого пути. Некоторые столпились у Золотой Колесницы и начали залезать на полог, чтобы посмотреть и пощупать каждую вещь из нашего снаряжения.
— Сыч, это ты разболтал? — спросил я Никитку Сычова.
— Они и сами догадались, что вы чего-то затеваете… Я только сказал… когда вы поедете.
— Ты только сказал!.. — Я с презрением отвернулся от Никитки.
Но тут подошли Тимка Горшков и Мишка Фриденсон. Оказывается, все ребята из пятого «А» и четвёртого «В» сговорились встать на Тропу и идти следом за нами, как только мы найдём золото.
— Ты понимаешь, Васька, — бубнил Горшок, держа меня за рукав, — ты понимаешь, мы все хотим помогать Красной Армии и покупать для неё танки и самолёты. Матери, будь они неладные, мешают! Но мы всё-таки уйдём, как только вы натак
А Мишка Фриденсон подал мне ящик с кожаной ручкой.
— На держи! Тут знаешь что? Голубь.
— Ещё чего? Зачем он нам?
— Ты сначала послушай, Молокоед! — затараторил Мишка. — Это же — почтовый голубь. Я его четыре месяца тренировал специально для Красной Армии. Сначала до Шайтанки возил, потом до Кадыка, а потом до Огорчеевки, — и отовсюду он домой прилетал. Замечательный голубь! Хотел я его генералу армии Жукову послать в Главную Ставку, ну, да ладно, — бери. Как только золото найдёшь, напиши мне записку и пошли с голубем. В тот же день мы её получим и притопаем всем классом, куда ты укажешь.
Оказывается, этот Мишка здорово башковитый! И как не додумался до этого Джек Лондон со своими золотоискателями? Возили бы с собой ящики с голубями и посылал с ними заявки на золотоносные участки в Доусон. И не надо бы тогда гнать, что есть духу, через Великую Снежную Пустыню и бросать около каждой хижины подохших собак.
— Спасибо, Мишка! — сказал я, и на моих суровых, никогда не плакавших глазах блеснули скупые мужские слёзы. — Ты — настоящий друг!.. Поверь, что не пройдёт и двух лун, как голубь принесёт тебе хорошие вести.
Хотел я отметить наш отъезд митингом и выступить перед ребятами с пламенной речью, но вовремя вспомнил, что ни у Джека Лондона, ни у Брет-Гарта о митингах ничего не говорится.
Я только снял шапку, помахал ею и закричал:
— До свиданья, ребята! Нам пора идти по Тропе, а вам — на урок. Немного ещё потерпите. Всё будет хорошо, если будете держать язык за зубами. Пусть это будет наша тайна.
Все закричали, замахали шапками, и я подумал, что так, наверно, не провожали в путь ни одного золотоискателя в Доусоне.
— Вперёд, аргонавты! — скомандовал я, и Дублёная Кожа, плюнув на ладони, взялся за ручки Золотой Колесницы Счастья. При этом его грубо высеченное лицо с нависшим лбом, массивным подбородком и немигающими светло-голубыми глазами говорило о том, что человек этот знает только один закон — Закон Силы.[23]
Все невольно залюбовались тем, как легко и свободно Дублёная Кожа толкнул тележку.— Вперёд аргонавты![24]
— опять крикнул я.— Вперёд, миронавты! — закричал Лёвка, явно подражая во всем любимому командиру.
— Вперёд, к золотым берегам! — складно добавил Димка, и я сразу понял, что он добавил эти слова неспроста: у нас получалась песня. Мне стало очень весело, и я запел:
Димка подхватил и сразу сочинил конец куплета:
Не успели мы пропеть эти слова, как у меня уже был готов бодрый припев:
Оттого, что ради рифмы, я вместо «в землю» сказал «в земли», нам опять стало весело, и мы, все трое, громко заорали: