От Росомашьей речушки до посёлка Погындино тридцать километров. Зимник в этом месте колчанистый. Распадок зажат хребтами высоких лесистых сопок. Ветер здесь вроде бы дряхлеет. Зато морозный туман стоит плотной стеной. Единственный ориентир – водительская интуиция. В кабине тепло, размаривает, но стылые ухабы не дают уснуть.
Дорога бесконечна. Бесконечны и мысли, прикованные к ней.
У Соколиного камня Иван остановил машину и спрыгнул с высокой подножки в вязкую стужу. Включил фонарь. Осмотрел колёса. Баллоны держали…
Над вершинами сопок всхлипывал ветер. На дне распадка, как в глухом колодце, тихо. Дышится тяжело, выдыхается со свистом, и свист этот далеко слышен.
Впереди по трассе скрипнули осторожные шаги. Иван насторожился. Неприятный озноб пополз по спине. Вглядывался во тьму, и казалось, что шаги раздаются позади, слева и справа… Поднялся в кабину. Прислушался. Включил дополнительные фары. Впереди обозначились две фигуры…
В кабине Иван разглядел их. Старик и девушка с раскосыми глазами. Она сразу представилась: Лена, будто давняя знакомая, расположилась, сняла с головы лёгкий малахай из белого пыжика, расстегнула дошку. Приветливо рассматривая Ивана, бойко заговорила по-русски. Старик помалкивал. А может, русские слова ему давались труднее. Лена рассказала, что на Новый год приехала навестить деда, а так она живёт и учится в другом месте, в совхозном интернате. Застала деда совсем больным. В бригаду незадолго до её приезда заглядывал фельдшер с главной усадьбы совхоза, а к деду не зашёл. Вот и решила она показать дедушку погындинскому врачу. На собачьей упряжке добрались до Красного чума, а уж через хребет пешком пошли в пургу, ночью совсем из сил выбились…
За Совиным гнездом зимник пошёл на подъём. Иван переключил скорость. Машина пошла натянуто, ровнее. На отдельных участках стрелка спидометра, подёргиваясь, нехотя ползла к десятке. На такой затяжной крутизне тяжело не только машине. Водитель тоже напряжён, как натянутый буксирный трос.
Иван крутил баранку и слушал рассказы Лены про интернат, как приятную нежную песню. Поглядывал на девушку, на её деда, посасывающего трубку-носогрейку, и сам невольно оттаивал… А память о прошлом теснила душу…
Была и у него семья, да так уж вышло, линия судьбы кривизну дала – авария!.. Памятью о семейной жизни стал для него листок о начислении заработной платы с графой об удержании алиментов. Иван старался не вспоминать о пережитом, заштриховать прошлое другими думами: однако не всегда получалось.
После демобилизации вернулся он в автопарк, где начинал трудовую деятельность слесарем. Проработал испытательный срок на стареньком ЗИЛе, потом дали новую машину и зачислили в автоколонну междугородных перевозок. В работе Иван не щадил себя. И пришли уважение, хороший заработок, в семье тоже всё складывалось, а женился он ещё до службы в армии. Жизни, словом, радовался… Вдруг будто кошка дорогу перебежала. Уйдёт Иван в дальний рейс, а сердце тоскует. Днем вроде бы и настроение нормальное, и колёса веселее крутятся, и просторы широкие глаз волнуют, а уж как только солнце к закату начнёт клониться, тяжко на душе становится и обидно – белый свет не мил, так к дому, к семье тянет…
То ли казалось, то ли на самом деле, но почувствовал Иван, что между ним и женой сквозняком потянуло. Его даже страх охватил.
Однажды пришлось Ивану выходить на трассу в конце дня. Не хотелось на ночь из дома уезжать, а надо – груз срочный. Дорога дальняя. Прошёл сто километров. Двести. Ночь наступила тихая, робкая, тёплая. Летняя… Машина идёт хорошо. Полная луна всю округу высвечивает. На лугах кое-где в низинках туман легонько росится, свежестью да скошенным первым клевером в кабину наносит. Катись по широкой свободной дороге. Да непокой на душе.
У лесочка площадка отдыха. Костерок светится. Свернул. Несколько машин собралось на гостином дворе – так шофёры ночёвки в пути называют. У огонька чаёк попивают да, случается, всякие жизненные истории и приключения рассказывают. Трассовики только с виду народ молчаливый. За баранкой один на один с самим собой не разговоришься. Если вот только иногда песня невзначай да крепкое словцо сорвётся с губ, а так – мысли да думы да сигарета из одного угла рта в другой перекатывается. Зато на стоянке, в своём кругу, вдали от дома, от семьи согреваются крутоваром и развязывают узелки на языках – друг перед другом торопятся душу излить. Тоскуют мужики. На трассе по-братски всем делятся – и словом, и хлебом. Случись чего – помогут, в беде не оставят.
Подсел Иван поближе к свету, разложил «тормозок» – дорожный сухой паёк, закусывает, кипятком губы обжигает. Прежде ко всякого рода пустым разговорам он относился с усмешкой. А тут уши навострил.
Немолодой лысоватый шофёр почти весь растворился в колючей байке о неверных жёнах. И в конце такой вывод сделал: «Мужики-то на трассах пашут, а их жёны с другими пляшут».
Не по себе после его рассказов стало Ивану. Сел за баранку. Стартёр!.. Акселератор до отказа… В кабину врывался сладковатый настой берёзовых лесов, и на душе становилось светлее…