Тайна золотой реки (сборник)

– Дурак ты, Аким! Живётся тебе сытно. Сын растёт. Война же – предприятие гадкое. Прибьют тебя там, а прок какой? Тьфу! – Коноплёв цыркнул сквозь зубы, и у него непроизвольно задёргалась щека. – Деньгу надо делать! Понял? Нынче я тут власть! А завтра? Скажу тебе, как на духу. В Якутске власть делят. Ей-богу! – Он несколько раз перекрестился. – Во имя отца и святого духа, как есть – не вру. А Чукотка: вон она какая – всего навалом. Исправник наш – Рогожкин Пётр Аверьянович в тебе не сомневается. Говорит, что ты знающий человек в старательском деле. Жилки золочёные на Шаманке и распадке Хмуром тебе ведомы. Главное сейчас – золото, деньги! С ней – с деньгой-то, – везде примут. Отсюда до Америки рукой подать. А там, Аким Кузьмич, житуха!..

– Неужто с царём-батюшкой конфуз вышел? – осторожно поинтересовался Аким.

– Щекотливый ты мужик, Аким Кузьмич, – жиденько захихикал Коноплёв. – Для чукчей всё равно, что царская власть, что кадетская… Мы сами по себе!

– Вот это факт, – удивился Аким.

– Не вздумай нас дурачить! – неожиданно посуровел урядник.

– Ничего, разберёмся, что к чему, – ответил Аким. – А ко мне с чем пожаловал, Коноплёв?

– Золото нужно, Булавин, деньги… Дашь?

– Тебе, Коноплёв, если бы и были, не дал! – сухо отрезал Аким.

Следом за докатившимся залпом легендарной «Авроры» в тундру ворвалась голодная весна, засушливое лето. Нещадная жара и знойные ветры иссушили ягельные пастбища Приколымья, Центральной Чукотки. Кочевники увели стада оленей в дальние тундры к берегам Ледовитого океана. Там дышалось легче. Опасаясь возникновения эпидемий, Булавины оставили заимку на Лесоковке и перебрались в Осетровое.

Мелели реки, задыхалась в озёрах рыба. Гибли птицы. Метались зачумлённые животные, звери… Лесные пожары душили всё живое… И вот наконец, спала жара, ветры с океана остудили обожжённое лицо тундры, высветился близкими звёздами ночной небосвод – и за всей этой природной чередой прикатила и закружила белыми хлопьями истинная хозяйка Севера. А Булавины в тёплом родовом доме стали мечтать о хорошей мирной жизни… И не их вина, что мечтам этим долго не суждено будет сбыться…

Собачьи упряжки индигирских ламутов остановились у дома старейшины осетровского поселения на первом январском закате. Каюры спешились, закрепили нарты оштолами и ввалились в просторный передник.

Семья была в сборе. Старший брат Мотроны, маленький суховатый мужичок с приветливым зорким взглядом тёмных поблескивающих глаз, разливал из парящего над огнём чана по вместительным мискам из белого дерева шурпу из свежего оленьего мяса и передавал на круг. Прибывшим освободили место рядом с хозяином дома в знак приличия.

Обильная трапеза уплотнила желудки гостей. Сытость они выразили громкой утробной отрыжкой. Началось чаепитие с курением и разговорами.

– Наш небольшой народ многие лета жил своими заботами, – начал рассказ старый ламут, когда понял, что домочадцы приготовились к слушанию. – У нас никогда не было врагов. А если когда-то в далёкие времена существовала юкагиро-чукотская вражда, то наши предки оказали благотворное влияние на враждующие стороны, и в тундру пришёл большой мир.

Он раскурил трубку, смахнул со лба капельки пота, удобнее уселся на шкурах, точно оседлал нарты для дальней поездки и, выпустив серое облачко табачного дымка, продолжал, будто напевая вечернюю молитву – понятную и чистую, как правда:

– Жизнь не Утренняя звезда на чистом небосводе, а люди не одинаковы, так же как не одинаковы на руке пальцы. Много среди людей возникает разногласий и обид. Но в той же мере радости были и остаются общими, как кусок мяса, глоток воды, щепоть табака. Сегодня, однако, в наш общий дом пришли «плохие люди». В тундре их называют «беженцы». Нехорошее это слово. «Беженцы», как стая прожорливых крыс, уходящая от преследования, уничтожает всё на своём пути. Они грабят и убивают наших людей. Спаивают водкой и терзают сестёр наших, и даже детей. Угоняют оленей, сжигают яранги, тордохи… Там, где они прошли, осталась выжженная и опоганенная земля.

Старый ламут умолк, тяжело перевёл дыхание от охватившего волнения, глубоко затянулся табачным дымком и мучительно выдохнул:

– Чукчу убили Миткея…

Аким вздрогнул… Он придвинулся к рассказчику и впился в него взглядом, полным мольбы и сострадания, точно желая услышать из его уст такое, что опровергло бы уже: свершившееся. Ему спазмой сдавило горло. Глаза повлажнели. Его могучие руки сжались в кулаки.

– Кто они?

– Бандиты, – сказал старый ламут. – Пепеляевцы.

В доме воцарилась тишина. Напряжённая. Тяжёлая…