Тайна золотой реки

— Километры — не деньги, чего их считать, — пошутил Савелий. — В тундре, — сам знаешь, — всякое случается. Поэтому, зачем гадать на снегу, когда ветер шаманит? А так, ты дело говоришь — остановку у мыска сделаем. Там охотничий шалашик — собаки чуют.

Уже километра за полтора до остановки головная собака стала чаще поглядывать на каюра. Кепкин, ухватившись за упругий нартовый баран, зорко вглядываясь в берега, заметил:

— Чего-то Тын нервозничает. — И тут же оговорился: — Он завсегда так головой крутит. Отдых зачуял. Ленивым становится — стареет.

Шалаш вынырнул тёмным поплавком на пологом береговом скосе. Сложенный и прочно увязанный из тонкоствольной лиственницы, он мог быть надёжным временным укрытием. Обращал внимание помятый снежный намёт внутри. Железный бочонок, где хранились обычно предметы первой необходимости, оставляемые охотниками: спички, огнево, провиант — пуст…

— Ушлый, видать, этот Нырок, — сказал Назар, присаживаясь к разведённому Савелием огню. — Позёмка вокруг все следы замела. Определённо через долинку вниз к устью подался.

— Хитрее лисы, — согласился Кепкин.

Пока Назар настраивал рацию, Савелий Егорович возился, колдуя, над очагом, заваривал чай и пояснял:

— Он на Ползуниху зачем подался? Там землянка. Да живность водится. Завалил сохатого — мяса, посчитай, на ползимы хватит. Ягоду, коренья добыть можно. Протоку прозвали Ползунихой, потому как по её откосам и всей округе на коленях ползают — ягоду и всё съестное собирают. В колымской тундре, Назар, заблудный человек, если знает хотя бы азбуку тундры, во все времена года может себе пропитание найти. Тундра не даст погибнуть.

— Это нам доподлинно известно: тундра даёт, человек берёт, ничего не давая взамен. Такому потребительству скоро придёт конец.

— Да-да, — глянув на Назара с откровенной доверительностью, закивал головой Савелий, — вся тундра колымская больная стала, вот только… — он досадно махнул рукой, — у тебя, Назар, маловато власти — не одолеть одному нерадивость да равнодушие.

— Общественность поможет, — насупился Назар.

— Оно, конечно, если так… — с хитрецой вывел Кепкин: — Однако времена нынче мутноватые.

После сеанса связи Назар понял, что всякая надежда на помощь отпадает. Оперативная обстановка осложнена ещё из-за того, что ухудшаются метеорологические условия, не позволяющие выслать в район поиска вертолёт.

Короткий отдых придал собакам силы. Они резво пошли по чистому плотному насту. Кепкин даже не понукал их. Он, опершись на баран, как только ездовики дружно взяли упряжковый шаг, замурлыкал под нос дорожный каюрский мотив, зыркая по сторонам. Назар поудобнее разместился позади Кепкина, закутался в одеяло из оленьих шкурок с мешком для ног. Привалившись к спине каюра, он стал смотреть на уплывающий в мутнеющую даль ровный нартовый след. Ему с раннего детства был привычен этот тундровый транспорт. Сопение ездовиков, равномерный перехруст снега под полозьями, неясный наплывающий шелест позёмки, точно гонимый осенним ветром лист по жухлой стерне — всё это успокаивало, расслабляло и в той же мере давало простор воображению, помогало выстроить путаные мысли, придать им строгую форму.

— Вы давно знакомы с Нил Нилычем? — ненавязчиво спросил Назар Кепкина.

— Знаком… — неопределённо, неохотно отозвался Савелий Егорович и раздражительно завозился, прикрикнув на собак.

Назар сразу уловил, что разговора по данному вопросу у него с Кепкиным не получится. Видимо, у Савелия была причина…

— Как вы думаете, Савелий Егорович, — Назар перевёл разговор, — мог кто-то другой побывать в шалаше, кроме Нырка?

— Чужих для тундры людей, однако, и сюда заносит, — не раздумывая бросил он через плечо. — Сам знаешь, — и кто тут только не шастает. Народ снуёт шалый. Напакостят, а следа-то и не отыщешь…

— Вот те раз! — выдохнулось у Назара.

«В чём-то Кепкин прав, — думал Назар под протяжный мотив каюра, — Колыма ему — дом родной…»

Вскоре упряжка вышла на свободный плёс. Протока в этом месте широченная — есть, где разгуляться ветрам. Закованная махина поскрипывала трещинами, ухала провалами оседающего льда. Короткий полярный день, не успев рассветиться, начинал угасать. За сереющим краем окоёма, казалось, кончался выстуженный свет. Задуло. Запылили вихреватостью снега. Дышалось труднее. Лесистая береговая синь расплылась в сгущающейся мглистости. Потянуло сыростью.

Вожак без команды резко потянул вправо. Вся упряжка шарахнулась за ним и, чуть было не опрокинув нарты, встала. Собаки тревожно завыли…

Кепкин и Назар спешились. Сделав несколько шагов вперёд, Назар замер на месте. Перед ним, едва заметная, парила припудренная позёмкой полынья.

— Ой, горько, совсем головы нет, — стонал Савелий Кепкин. — Колыма — злая река, а Злой Дух ужасен, — ругательно заворчал он и, придерживая вожака, потянул упряжку подальше от опасного места, продолжая корить чертей.