Тайна звездолёта Климент Ворошилов

– Странный ты мужик, Лёха, – сказал Халва, глядя на меня холодным изучающим взглядом, – неужели ты не мог ей сказать, чтоб она не командовала…

– Да отвали ты! – я выпил стакан залпом, и раздув ноздри вздохнул со стиснутыми зубами, встав над столом, упираясь в него руками…

– Лёх, ну хватит, ты загоняешься своим космосом, – Халва достал вторую бутылку, – да я врубаюсь во всё, и говорю – надо было либо её осадить, либо теперь-то уж не париться про это дело, понимаешь?

Словно яркая короткая вспышка фотоаппарата ослепила меня на долю мгновения, я, вдруг, перестал на него обижаться, словно кончилось топливо в камере сгорания, вышел воздух из надувного шарика… Я почувствовал, что выгляжу по-идиотски, и сел на табуретку. Кажется, я стал меньше ростом. Да… всё правильно говорит, эта бестолковая Халва… Маша… Да… Я ненавижу выбирать…

Я прошёл отбор в отряд первых космонавтов и… да… как раз на «Ворошилова»… Мне дали добро… Но моя любимая… Она… Она сказала, что не полетит… и если полечу я, без неё… между нами всё кончено… Детские идеалы покорения космоса у неё отсутствовали, она говорила о семье, о доме… Ну… что я мог сделать? Да – мог разозлиться и послать всё к чёртовой матери… но… её я тоже понимал… Гордость у меня, конечно есть… но, не знаю… я просто не хотел её терять… ради другой планеты… ради славы первооткрывателя и героя… не мог… не имел права… работа в милиции показалась мне той самой достойной заменой… да… это всё водка… конечно же, водка…

– Ладно, Дим, не обижайся, это всё нервы… – сказал я медленно, закуривая сигарету… – просто нервы…

– Конечно нервы! – он лукаво улыбнулся, – за это и выпьем!

Нельзя мне работать в милиции: я в любом человеке стараюсь разглядеть положительные черты. А с другой стороны, ещё Дзержинский говорил, что, «тот, кто станет жестоким и чье сердце останется бесчувственным по отношению к заключенным, должен уйти отсюда. Здесь, как ни в каком другом месте, нужно быть добрым и благородным».

– А как там моя Зиночка? Не звонила-ли? Не заходила ли к тебе? – Халва прищурился, и губы его сделались капризными.

– Да какой-там, у неё муж с ребёнком, – вздохнул я, – она бегает с работы домой, так и всё… Дим, не знаю я ничего…

– Грустный ты какой-то, Алексей… это не дело… – Халва нахмурился, но, как обычно он это делает, с лукавым не серьёзным видом.

Он полез в карман, и вынул оттуда алюминиевый портсигар, украшенный каким-то пластиковым перламутром, постучал пальцем по крышке, словно это был условный сигнал для спрятавшихся в ней чертей.

– Может кокаинчика нюхнёшь, товарищ? – с лицом заботливой мамаши спросил он, – а то ты…

– Дим, ну, не нужно мне этого, – сказал я, – ты же знаешь: я больше по водке или коньяку с портвейном, а ваша эта мода на всякую хрень…

– Ну это ты зря…

– Ты не забыл, где я работаю? – поинтересовался я.

– А по-твоему, менты кокс не нюхают? – он наморщил нос, который стал напоминать «пяточек», – такой принципиальный стал, как в милицию пошёл.

– А ты стал таким беспринципным, как пошёл в шестёрки к Рыхлому, – парировал я.

– Ой! – он закатил глаза, словно собрался упасть в обморок, – да, когда я на Рыхлого не шестерил, ты что!? Так: он мне, я ему… мелкое сотрудничество. Я ему денег был должен, так вот как раз сегодня несу весь долг. Тысяча рублей! Я на машину занимал…

Он похлопал себя по нагрудному карману джинсовой куртки «Levi's».

– Зачем тебе машина? – спросил я, усмехнувшись, – ты ведь и так работаешь водилой.

– Хочу свою, – он нахмурил жидкие светлые брови, – надоело таксерить… у меня был клиент. Вот он звонит мне, и платит нормально, а из парка срочный вызов, попробуй пропусти. И получается, что без своей машины, как без… не знаю, ног, наверное…

Он хохотнул, довольный своей шуткой.

– Ты там по легче, со своим Рыхлым, – я стиснул зубы, – этот отморозок, хуже шакала… таких, как ты, мелких хулиганов, он на завтрак хавает.

– Да вообще, этот Рыхлый меня сам боится: я про него знаю много нехороших вещей, так что… – Халва открыл портсигар, вынул из него бритву «Нева», и деловито начал формировать «дорожки» белого порошка, кучкой лежащего на дне. Затем, картинно вынув из кармана зелёный «трёшник», скрутил из него трубочку, и шумно вдохнул белый порошок.

Щёки его порозовели, а глаза заблестели: он стал похож на поросёнка из финской бани.

– Эхххх! – выдохнул он, – забирает..!

Выпучив глаза, словно на дворе был вакуум, он пошевелил носом, на манер выхухоли, после чего взял стакан.

– Давай с тобой выпьем, чтоб наши однокласснички там все от зависти подохли, как мы с тобой живём! Хоть ты и мент, а парень-то нормальный…

– Ну, спасибо, Диман, – я рассмеялся, стараясь подавить желание включить радио снова.

– И вообще… – он воодушевлённо порозовел, от всего принятого, – Мишке своему скажи, что он палку-то перегибает… Приструни его: а то совсем обнаглел…

– Дим: хватит, – я наморщил лоб, – он один из самых честных людей…

– Да он ненормальный! – Халва выпучил глаза, на манер укушенного краба, – он дикий, я тебе отвечаю…

– Так… всё… давай-ка сворачивать нашу вечеринку, – я стиснул зубы, – у меня сегодня ещё дел по горло…